Шпионское наследие - [7]

— «Паданец», — повторяет он громче на случай, если моя слуховая гарнитура чего-то не уловила.

Не торопись. Помни, ты уже в возрасте. Память нынче уже не та. Держи паузу.

— Паданец… вы не могли бы уточнить, Кролик? Дайте мне подсказку. Когда это было?

— Начало шестидесятых. И наши дни.

— Вы сказали «операция»?

— Секретная. Кодовое название «Паданец».

— Направленная против кого?

Сбоку следует подсказка от Лоры:

— Советы и их союзники. Против восточногерманской разведки, известной как Штази. — Последнее слово она выкрикивает, чтобы я наверняка расслышал.

Штази… Штази… минутку… Ах да, Штази.

— С какой целью, Лора? — спрашиваю я, собрав осколки в одно целое.

— Ввести в заблуждение, обмануть противника, прикрыть главный источник информации. Проникнуть в московский Центр с целью выявить возможного предателя или предателей внутри Цирка. — И тут же, с жалобной интонацией: — У нас не сохранилось ни одного досье. Лишь несколько отсылок к делам, которые словно испарились в воздухе. Вроде как отсутствуют. Предположительно украдены.

— «Паданец», «Паданец», — повторяю я, качая головой и улыбаясь, как это делают старики, даже когда они не такие старые, как кому-то кажется. — Простите, Лора. Не слышу звона.

— Даже отдаленного? — Это уже Кролик.

— Увы. Чистый лист. — А сам мысленно отгоняю картины, как я, еще совсем молоденький, в костюме доставщика пиццы, перегнувшись через руль недавно освоенного мотоцикла, везу спецрейсом ночные досье Цирка «некоему» лондонскому получателю.

— На случай если я об этом забыл упомянуть или вы вдруг не расслышали, — говорит Кролик медоточивым голосом. — Насколько мы понимаем, в операции «Паданец» участвовал ваш друг и коллега Алек Лимас, которого, если помните, застрелили у Берлинской стены, когда он пытался спасти свою подругу Элизабет Голд, которую к тому моменту тоже уже застрелили. Или этого вы тоже не помните?

— Еще как помню, — огрызаюсь я. И только потом поясняю: — Вы меня спрашивали про «Паданец», а не про Алека. И я вам ответил: нет, не помню. Никогда не слышал. Извините.

* * *

В любом допросе отрицание вины становится отправной точкой. О предыдущем обмене любезностями можно забыть. После отрицания расклад кардинально меняется. На уровне агента тайной полиции отрицание человеком своей вины почти всегда оборачивается немедленным возмездием — не в последнюю очередь потому, что рядовой агент глупее своего подопечного. Умный следователь, напротив, когда дверь перед его носом захлопывают, не пытается сразу в нее ломиться. Он перегруппируется и зайдет к жертве с другого боку. И, судя по довольной улыбке Кролика, именно это он сейчас обдумывает.

— Что ж, Питер. — Голос его стал тверже, несмотря на все мои заверения. — Отставим пока тему операции «Паданец», и, если не возражаете, мы с Лорой зададим вам несколько фоновых вопросов, касающихся более общего предмета.

— Например?

— Персональная подотчетность. Вечная проблема: где заканчивается подчинение приказам старших и начинается ответственность за индивидуальные действия. Улавливаете?

— Не очень.

— Вы полевой игрок. Контора дала вам зеленый свет, но что-то пошло не по плану. Пролилась невинная кровь. Вас или вашего коллегу подозревают в превышении полномочий. Такой сценарий вы никогда не рассматривали?

— Нет.

То ли он забыл, что я плохо слышу, то ли решил, что у меня со слухом нет проблем.

— И вы себе не можете представить, чисто абстрактно, как возникает подобная напряженная ситуация? Оглядываясь на все передряги, в которые вы попадали на протяжении своей долгой оперативной карьеры?

— Нет. Не могу. Уж извините.

— Ни одного случая, когда вам показалась, что вы превысили полномочия и затеяли то, что потом уже не могли остановить? Поставили свои чувства, потребности — или даже аппетиты — выше долга? И тем самым спровоцировали ужасные последствия, которые вовсе не имели в виду или не предвидели?

— В этом случае я бы получил выговор от начальства, не так ли? Или отзыв в Лондон. А при худшем раскладе мне указали бы на дверь, — говорю я с озабоченным лицом дисциплинированного школьника.

— Посмотрите на это несколько шире, Питер. Я имею в виду третьих лиц, которые могут считать себя пострадавшими. Простые люди, посторонние, которым — вследствие ваших действий, по ошибке, сгоряча или просто по причине слабости — был нанесен побочный ущерб. Люди, которые могли решить — спустя годы, даже десятилетия, — что у них есть все основания начать судебную тяжбу против Службы. За причинение материального ущерба или, если это не прокатит, за необдуманное убийство, а то и хуже. Против Службы в целом или, — его бровки лезут вверх в притворном изумлении, — или, конкретно, против одного из ее бывших членов. Такая вероятность вам в голову не приходила? — Он уже разговаривает со мной не как юрист, а скорее как врач, готовящий пациента к плохим новостям.

Не торопись с ответом. Почеши старую голову. Результат нулевой.

— Пожалуй, я был слишком занят созданием проблем для противника, — отвечаю с усталой улыбкой ветерана. — Перед тобой враг, у тебя на хвосте сидит Контора, тут не до философствований.

— Самая простая стратегия с их стороны: начать с