Шпион в шампанском. Превратности судьбы израильского Джеймса Бонда - [71]

— Ну, теперь ваши проблемы закончились, и я надеюсь, что это означает конец и моих проблем. Скажите, меня одного освобождают?

— Разумеется, и вашу жену.

— А как насчет других ребят?

— Они тоже в списке на освобождение, но… — Капитан неопределенно пожал плечами.

Получив деньги со своего тюремного счета, я переоделся в то немногое из своей гражданской одежды, что не сумел украсть Али Мансур, который должен был оберегать ее. Спасибо немецкому консульству — полдюжины рубашек было выстирано и отглажено. Виктор, который, как всегда, был в числе первых, кто узнавал все новости, помог мне собраться. Потом мы вернулись в первую зону, чтобы я мог взять что-то из своих личных вещей, но на самом деле это был только предлог. Я не хотел покидать тюрьму, не попрощавшись со своими друзьями.

В последний раз я прошел по тюремному двору. Навстречу мне попался Мустафа Амин, который пожал мне руку и пожелал счастья.

— Вы должны написать книгу, — сказал он на прощанье, — пусть мир узнает о том, что творится в египетских тюрьмах.

Мы еще раз крепко пожали руки, и я пошел дальше. На каменной скамье у выхода из первой зоны я увидел лидера организации «Братья мусульмане» Хасана эль-Ходейби.

— Позвольте пожелать вам счастья, господин Лотц, — с чувством сказал старик. — Я счастлив за вас. Вы хороший человек. Пусть Бог благословит и защитит вас.

— Где остальные? — спросил я. — Хотелось бы с ними попрощаться.

— Они только что были тут, — ответил Хасан, — но их загнали в камеры. Не сердитесь на них, господин Лотц. Они уже давно в тюрьме, господин Лотц, может быть, они испытывают чувство зависти в связи с тем, что вы выходите на свободу уже через три года.

Я попрощался с Робертом и Филиппом, которым не разрешили выйти из камер, и в сопровождении Виктора пошел к начальнику тюрьмы. От полноты чувств он чуть не оторвал мне руку, желая здоровья и счастливого пути. Тут же меня ждал мой эскорт — трое полицейских. Начальник тюрьмы сказал Виктору, что его тоже должны освободить через несколько дней. Я искренне надеялся, что это обещание сбудется и мои товарищи не будут горько разочарованы, как это случилось после кампании 1956 года.

Виктор все время поправлял мой галстук и одергивал пиджак, пока мы наконец крепко обнялись на прощанье. Меня приковали наручниками к двоим полицейским и посадили в крытый грузовик, который направился в паспортный отдел министерства внутренних дел в центре Каира, где я встретился с Вальтрауд.

— Наконец-то! — воскликнула она, крепко обнимая меня.

Через пару минут появился новый немецкий консул, господин Бертель. Он был доволен тем, что в последний момент не возникло никаких осложнений с нашим освобождением. За свое краткое пребывание в Египте он уже успел понять, что возникающие в последний момент осложнения для египтян были не исключением, а скорее правилом. Он вручил нам деньги и сказал, что паспорта и авиабилеты мы получим в аэропорту от представителей египетских властей.

— Утром я приду проводить вас, — заключил он.

— Утром? Но разве мы вылетаем не сегодня?

— Кто это вам сказал? Ваш самолет вылетает завтра утром в три тридцать.

— Значит, нам придется ждать еще пятнадцать часов?

— Сейчас вас отвезут в аэропорт, и вы там будете ждать своего рейса в транзитном зале. Мне кажется, что это более подходящее место по сравнению с тем, где вам пришлось ждать этого дня.

— Тогда пусть с меня снимут наручники, — потребовал я. Подозвав одного из офицеров, я сказал: — Послушайте, нам придется ждать довольно долго, и я хочу, чтобы вы сняли наручники. Каждый из вас получит по одному фунту.

Он некоторое время размышлял, затем стал советоваться со своими коллегами и с третьим полицейским, который сопровождал Вальтрауд.

— Снимите наручники, — посоветовал спутник Вальтрауд. — Чего вы боитесь? Думаете, они убегут?

— Хорошо, — сказал тот, кто, видимо, был старшим, — по одному фунту сейчас и еще по одному в аэропорту.

— Договорились.

Он отстегнул наручники и положил их в карман. В другой карман отправились мои три фунта.

В каирском аэропорту я дал им еще три фунта, и мы вошли в зал ожидания. К нам подошел человек в штатском, на лице которого было написано, что он из тайной полиции. Четверо полицейских дружно отдали ему честь.

— Можете идти, — коротко скомандовал он им. И, повернувшись к нам, сказал: — Добрый день, я буду оставаться с вами до отлета. Пожалуйста, следуйте за мной.

По одному его кивку таможенные и иммиграционные чиновники расступились, и мы прошли в транзитный зал без обычных формальностей.

— Я не буду вас беспокоить, — дружелюбно заметил он. — Просто буду сидеть у входа, а вы можете ходить по залу или подняться на второй этаж в ресторан. Пожалуйста, не заговаривайте ни с кем из пассажиров. В ваших интересах не привлекать излишнего внимания и сделать отъезд незаметным.

Вскоре появился улыбающийся Хамди, помощник Самира Нага. Выразив удовлетворение по поводу нашего освобождения, он извинился за своего шефа, который очень хотел нас проводить, но задержался в суде. Хамди вернул нам несколько личных вещей, которые находились на хранении у Самира. Это были мой бумажник и авторучка, кинокамера Вальтрауд и, что было просто невероятно, несколько непроявленных катушек кинопленки. Позже, когда я передал их в разведку, мои коллеги были просто ошеломлены. Никто не мог поверить, что египтяне не позаботились о том, чтобы проявить их и просмотреть кадры. «Мы видим это, но не можем поверить», — говорили они.