Шпион в шампанском. Превратности судьбы израильского Джеймса Бонда - [67]

«Офицеры, солдаты, заключенные — братья мои! Сегодня великий день в истории египетского народа. Великий день в славной истории нашей республики и всей арабской нации. Враг объявил нам войну, и мы приняли этот вызов. Наша победоносная армия уже освободила большие районы Палестины, и недалек тот час, когда последний еврей будет изгнан с арабской земли. Радуйтесь, братья мои! Сегодня не имеет значения, кто офицер, кто солдат, а кто заключенный. В груди каждого из нас бьется сердце египтянина, и всех нас переполняет чувство национальной гордости. Наша страна находится в состоянии войны, и это накладывает на всех нас большую ответственность. Каждый из нас должен внести свой вклад в дело достижения быстрой и окончательной победы. Я надеюсь, что все здоровые заключенные отдадут свою кровь для солдат на фронте. Продолжительность рабочего дня будет увеличена. В то же время будет сокращен штат охранников, солдат и офицеров, которые нужны для охраны лагерей военнопленных. Уже захвачено несколько тысяч израильтян, среди которых более трехсот летчиков. Из-за сокращения штата охраны на время чрезвычайного положения отменяются визиты посетителей. Ночью в тюрьме вводится режим полной светомаскировки».

Сразу же после радиообращения начальника тюрьмы нас снова закрыли в камерах. Шагая по камере от окна к двери и обратно, я пытался оценить ситуацию. Прошлый опыт научил меня не доверять воинственным заявлениям и патриотическим речам египтян. С другой стороны, что-то в этих сообщениях могло быть правдой. Если правдой было хотя бы десять процентов, то Израиль действительно в тяжелом положении. Но как это могло случиться? Этого просто не должно было быть! Израильскую армию нельзя так застать врасплох. Просто немыслимо, чтобы она не заметила наращивания египетской военной группировки на Синае. Я предполагал, что Израилю была заранее известна диспозиция египетских сил. Я помнил тщательность, с которой анализировались все мои сообщения на эту тему. Ни одна деталь не оставалась без внимания, ни один слух не оставался без проверки. Не было никаких оснований полагать, что этот подход мог измениться.

Что же могло быть правдой в триумфальных сообщениях о египетских победах? За период, истекший после моего ареста, военный потенциал Египта не мог существенно улучшиться. Насколько я мог судить, египетская армия просто не могла вести современную войну, не говоря уж о том, чтобы выиграть ее. Никакое количество советского оружия не могло этого изменить. До тех пор, пока складывавшийся веками египетский менталитет не подвергнется изменению, египтяне будут оставаться детьми, которые играют во взрослых, не переставая изумлять этим иностранных экспертов и специалистов, которые на них работают.

Но могут ли хвастливые сообщения о захвате больших участков территории Израиля быть полностью лживыми? Трудно сказать. На самом деле «освобождение больших районов Палестины» может оказаться оккупацией пары арабских деревень. Могло быть сбито несколько израильских самолетов, хотя бомбардировка окрестностей Каира, которую египтяне признали, вряд ли свидетельствовала о том, что за несколько сотен миль на границе с Израилем положение было критическим.

Пока это были лишь предположения. Надо было надеяться на то, что через два-три дня станут известны какие-то факты. Мне очень не хватало Виктора с его маленьким транзисторным приемником, который он прятал в банке из-под варенья. Я часто брал у него этот приемник и вечерами слушал передачи «Голоса Америки» и Би-би-си. Но Виктор с его двумя товарищами находился в карцере, и я не знал, что случилось с этой драгоценной банкой.

Мне оставалось только ждать, хотя в этих условиях это было самое трудное. В камере стояла кромешная тьма, и я не мог даже почитать или написать очередное письмо Вальтрауд. В голову шли мысли о том, как война может отразиться на нашей личной судьбе. Возможность решительной победы Египта была слишком маловероятна, и ее можно было исключить. Однако нельзя было исключать затяжного противостояния, которое бы ничего в нашем положении не изменило. А если Израиль одержит победу? Тогда, может быть, удастся добиться и нашего освобождения. В это было трудно поверить, но надежда оставалась. А если война примет для египтян крайне неблагоприятный оборот, не решатся ли они на то, чтобы расстрелять всех политических заключенных?

В ту ночь мы слышали, как израильская авиация бомбила какие-то цели недалеко от тюрьмы, вероятно военные заводы в районе Хелуана. Мне эта канонада доставляла удовлетворение. Ведь некоторые из этих целей были выявлены мною. Я только надеялся на то, что ни одна из бомб по ошибке не свалится мне на голову. Бомбардировка продолжалась довольно долго — из окна я видел отблески взрывов. Примерно через полчаса у дверей моей камеры раздались шаги. Дверь отворилась, и на пороге возник подполковник Юсуф Тимраз в сопровождении пяти охранников.

— Мало ты принес нам вреда? — заорал он на меня. — Один из часовых доложил, что ты поджег газету и размахивал ею в окне, указывая цель израильским самолетам.

Я безуспешно пытался убедить его в том, что это была абсолютная чушь, что часовой, возможно, видел в моем окне отблески взрывов. Меня заковали в цепи и под охраной пяти человек отправили в карцер. На следующий день всех политических заключенных перевели в одиночки карцера.