Шпион в шампанском. Превратности судьбы израильского Джеймса Бонда - [49]

— Постарайся не выглядеть такой испуганной, — прошептал я ей. — Если они поверят этому, нам конец.

Мой немецкий адвокат Краль-Урбан, по-видимому, придерживался такого же мнения и с напряженным лицом стал что-то энергично нашептывать Али Мансуру.

Мансур встал и обратился к суду.

— Ваша честь, — заявил он, — это не доказательство. Это слухи. Если обвинение хочет представить это письмо в качестве доказательства, то его автор должен появиться здесь в суде и принести присягу. Защита предлагает не признавать это письмо в качестве доказательства.

— Возможно, оно не было представлено должным образом, — ответил председатель суда, — тем не менее суд хочет допросить подсудимого по этому вопросу. Господин Лотц, вам понятно содержание этого письма?

— Не совсем, ваша честь. Боюсь, что мое знание арабского не позволяет понять его содержание. Могу я увидеть немецкий оригинал?

— Вы можете подойти к суду и прочесть это письмо.

— Только не подпись, ваша честь! Я обещал моему информатору абсолютную секретность, — заявил Самир Наг.

— Хорошо.

Председатель суда подогнул нижнюю часть письма с подписью и дал его мне. Не было необходимости выявлять того, кто подписал донос, — он был отпечатан на фирменном бланке, сверху которого аршинными буквами значилось: «Доктор Альфред Зейдль, адвокат. Мюнхен». Там имелись также адрес и телефон. Я знал, что Зейдль защищал интересы профессора Пилца и его коллег-ракетчиков. В этом заключался весьма элегантный маневр, имевший целью отправить меня на виселицу.

— Что вы скажете об этом, господин Лотц?

— Это абсолютная чепуха, ваша честь. Злобный вымысел. Единственная правда в этом чудовищном обвинении состоит в том, что я действительно родился в 1921 году в городе Мангейме. Больше там нет ни одного слова правды.

— Вы когда-нибудь бывали в Израиле?

— Да, ваша честь.

— Расскажите об этом суду.

— Я был в Израиле только один раз в начале 1963 года и провел там шесть дней. В один из своих регулярных приездов в Париж я, как обычно, встретился с Джозефом. Он сказал мне, что его организация хочет, чтобы я тайно съездил в Израиль, где меня примет одно высокопоставленное лицо. И я полетел в Израиль. В первый день я в сопровождении человека по имени Руди знакомился со страной. На второй день я встретился с человеком по имени Меир. Руди сказал мне, что этот человек занимал очень высокое положение. За ужином он мне задал большое количество вопросов о Египте. Он также расспрашивал меня о моем прикрытии, об информации, которую мне удавалось получать для израильской разведки, и о методах, которые я применял для этого. Его также интересовали мои общие впечатления о Египте. Он спрашивал, считаю ли я свое прикрытие надежным. Он очень высоко оценил мою работу.

— Чем вы занимались в оставшиеся четыре дня?

— Вместе с Руди мы совершили несколько поездок по стране.

— Вы были в Хайфе?

— Да, но очень недолго.

— Когда вы были в Израиле, вы оформили себе израильское гражданство?

— Конечно нет. Я пробыл там всего несколько дней.

— Что вы думаете об этом письме?

— Это сплошная ложь. Как я уже сказал, там есть только один факт, который соответствует действительности, — то, что я родился в 1921 году в Мангейме. Автор или авторы письма, очевидно, хотят навредить мне. Я примерно представляю, кто они.

— В таком случае мы проведем закрытое заседание, и вы сможете рассказать нам о своих подозрениях.

По пути в кабинет судьи меня задержал Али Мансур:

— Я хочу поговорить с вами об этом письме, прежде чем мы войдем в кабинет.

— Послушай, Мансур, мне не надо объяснять тебе, какую опасность представляет это письмо. Ты должен убедить суд, что это наглая ложь.

— Конечно, конечно. Не беспокойтесь, я добьюсь этого. Но, как ваш адвокат, я должен знать истинные факты. Это ведь правда, да?

Двуличный мерзавец! В лице этого жулика прокурор Самир Наг имел надежного союзника.

— Письмо лживо от первой и до последней буквы, — отрезал я.

— Но вы же израильтянин?

— Я не израильтянин, и ты, сукин сын, прекрасно это знаешь!

— Но ваша мать — еврейка. Где она живет, в Тель-Авиве?

— Мои родители погибли во время бомбежки в Берлине в 1944 году. Моя мать была протестанткой. Кто внушил тебе все эти глупости? Ты хуже прокурора. Наверное, мне стоит взять другого адвоката.

— Успокойтесь, господин Лотц. Я хочу вам только добра.

— Добра? Ты даже не нашел времени, чтобы обсудить со мной мою защиту.

— Ваша защита хорошо подготовлена. Все решается не здесь, а в Германии. Верьте мне, господин Лотц. Я ваш друг. Нам надо идти, судьи ждут.

Трое судей и прокурор Самир Наг сидели за овальным столом без пиджаков в рубашках с короткими рукавами. Меня и Мансура также пригласили сесть за стол, снять пиджаки и галстуки, чтобы хоть как-то передохнуть от изнуряющей, поистине египетской жары. Мой конвоир майор Фарид присел на стул у входной двери. Подали кофе и лимонад, задымились сигареты, и собрание стало больше походить на чаепитие, чем на судебное заседание. Самир приветствовал меня широкой улыбкой и рукопожатием.

— Надеюсь, господин Лотц, вы не сердитесь на меня? Я имею в виду письмо. Я просто выполнял свою работу. В зале суда иногда приходится прибегать к некоторой театральности.