Шпион в шампанском. Превратности судьбы израильского Джеймса Бонда - [44]

— Нет.

— Ну, это не имеет значения. Мы с вами разведчики. Нас интересует информация. Мне совсем не хочется, чтобы вас повесили. Что я от этого получу? Ничего! Я заинтересован в том, чтобы вы остались живы и работали на нас. Может быть, не сейчас, но потом. Вместо того чтобы болтаться на виселице, вы останетесь живы и скоро сможете выйти на свободу. Мы вообще можем не помещать вас в тюрьму. Но вы должны открыть нам свое сердце и рассказать все, что знаете. Ничего из того, что вы скажете, не дойдет до прокурора. В этом я даю вам свое слово.

Старый трюк! Неужели он думает, что я так глуп?

— Что вы ответите на мое предложение? — заключил Наср.

— Это разумное предложение. Я буду полностью с вами сотрудничать.

— Хорошо. Скажите, господин Лотц, почему вы стали работать на Израиль? Что заставило вас пойти на такой шаг? Может быть, это известный комплекс вины немцев за убийство нескольких сот тысяч евреев в ходе войны? Может быть, они заразили вас своей идеологией сионизма, сумели убедить, что их маленькая миролюбивая страна окружена кровожадными дикарями? Или вы почувствовали, что должны что-то сделать для них, чтобы искупить вину германской нации?

— Они упоминали все это, но скоро поняли, что на меня это не действует. Я готов был заниматься этим ради денег, а не ради медалей. Этих побрякушек у меня осталось достаточно со времен Второй мировой войны. И в прошлом остались те дни, когда я готов был рисковать своей головой ради какой-то идеологии. В этом мире реальное значение имеет только то, что есть у тебя в кармане.

Я надеялся, что не переборщил в своей роли наемника, но Насру, похоже, мой ответ понравился.

— Мы знаем, что вы получили достаточно денег, — сказал он, — но неужели больше ничего не было? Никаких угроз или давления?

— Пожалуй, нет. Конечно, они предупреждали, что если я их предам, то последствия будут самыми неприятными для меня, и что у них длинные руки. Но конкретных угроз с их стороны не было.

— Вы уверены, что больше не имелось никаких других побудительных причин? Может быть, небольшой шантаж в связи с вашим прошлым? Может быть, они угрожали предать его огласке?

Ну вот. Опять та самая история с оберштурмбаннфюрером Лотцем. Я изобразил некоторое замешательство. Если они поверят в мое нацистское прошлое, то это еще надежнее зашифрует мое израильское настоящее и повысит шансы на выживание.

— Как они могли меня шантажировать? — ответил я вопросом на вопрос. — Они ничего обо мне не знали.

— Я не верю в это, господин Лотц. Мы-то знаем. Почему вы не говорите нам всей правды? Правда пойдет вам только на пользу.

Снова и снова у меня требовали информацию о моих коллегах: руководители в Израиле, связники в Европе, агенты в Египте. Поскольку я пошел на сотрудничество, мне надо было что-то отвечать и на эти вопросы. Наилучшим способом было дать этим людям фиктивные имена вроде Джозефа, Руди и т. п. Но тем, кто меня допрашивал, нужны были не только одни имена, они хотели знать детали: как выглядели эти люди, какие у них манеры, привычки и т. д. Поскольку эти вопросы задавались мне днем и ночью то в одном, то в другом порядке, мне нужно было проявлять осторожность, чтобы не запутаться и не противоречить самому себе. Я выбрал конкретных людей, которых я хорошо знал, но которые не имели никакого отношения к разведке, и рассказывал о них все, что меня спрашивали.

Моя жена, конечно, не могла знать, что я рассказывал своим следователям. Опасаясь поставить меня в трудное положение, она вообще отказалась давать показания. В конце концов те, кто ее допрашивал, убедились в том, что она ничего им не расскажет, и решили свести нас вместе, чтобы я смог ее «убедить». Я обещал свою помощь, и с привычным мешком на голове меня отвели в кабинет на первом этаже. За большим письменным столом сидел генеральный прокурор Самир Наг, рядом с ним его помощник Хамди.

— Где моя жена? — спросил я.

— Прежде всего я хочу получить ваши заверения в том, что она расскажет нам все, что знает.

— Она знает очень мало и все вам расскажет.

— Хорошо. Если она это сделает, я разрешу вам чаще видеться, может быть даже каждый день. Иначе вы не увидите ее до самого суда. И помните, вы должны говорить только по-английски.

Он нажал кнопку звонка на столе, и охранник ввел в кабинет Вальтрауд. Когда с ее глаз сняли повязку, она вскрикнула и бросилась ко мне. Она была одета все в те же брюки и блузку, в которых ее арестовали. На ее плечи была накинута куртка, которая случайно оказалась в машине. Вальтрауд выглядела очень бледной, на лице царапины, волосы непричесаны. Мы крепко обнялись, несмотря на ухмылки египтян, для которых поцеловать или обнять свою жену в присутствии других мужчин считается неприличным.

— Когда вы закончите обмениваться ласками, — ядовито прервал нас Алеш, — мы сможем перейти к делу.

Самир Наг строгим взглядом осадил его.

— Садитесь оба, — приказал он. — Я знаю, госпожа Лотц, что ваш муж хочет вам что-то сказать.

— Да, дорогая, хочу. Эти люди говорят, что ты отказываешься отвечать на вопросы. Это так?

— Конечно, правда. Они хотят, чтобы я призналась в каких-то идиотских вещах, например в том, что ты руководитель израильской шпионской сети. Ты хочешь, чтобы я «призналась» в этом?