Шпион среди друзей. Великое предательство Кима Филби - [75]

На закате три шпиона сошлись на небольшой площади рядом с Каледониан-сквер. По-видимому, Модин, следуя указаниям, в ту ночь не вступил в прямой контакт с Кимом и общался только с Блантом, передавая ему пакет, тогда как Филби держался на расстоянии, готовый пуститься в бегство. Как мелодраматично вспоминал Модин, «темный силуэт следовал за нами на некотором расстоянии по тропе, обрамленной деревьями; плотная, четырехугольная фигура, закутанная в плащ». Филби вернулся в Кроуборо с пятью тысячами фунтов наличными, «в приподнятом настроении», радуясь возобновлению связи с советской разведкой после четырехлетнего перерыва. Модин также заверил его через Бланта, что перебежчик Петров «ничего не знал о его карьере советского агента». Передача, состоявшаяся в темном лондонском парке, изменила как финансовое положение Филби, так и его душевное состояние: «Я больше не был одинок».

Советские друзья Кима поспешили ему на помощь; то же самое сделали теперь и его британские друзья. В тот период, когда состоялся побег Петрова, группа сотрудников МИ-6 во главе с Николасом Эллиоттом начала согласованную кампанию по возвращению Филби его доброго имени.

Теперь у Эллиотта была новая должность — глава лондонской резидентуры МИ-6. Получившая кодовое название БИН и размещенная в Лондондерри-хаусе (Виктория), лондонская резидентура действовала, по сути дела, как любая другая резидентура МИ-6, но только на британской почве, со штатом в двадцать сотрудников, которые вели разведывательные операции против дипломатов, бизнесменов и шпионов, вербуя агентов в иностранных посольствах и отслеживая деятельность высокопоставленных лиц, приезжающих в Великобританию. Новая роль Эллиотта позволяла вести жизнь зарубежного шпиона, не отходя далеко от своего клуба.

К 1954 году в МИ-6 образовалась заметная фракция, имевшая сильное влияние на шефа, сэра Джона Синклера: «младотурки» разведслужбы, люди вроде Эллиотта, освоившие шпионскую игру в горячее время войны, когда при наличии храбрости и воображения все казалось возможным. В стенах конторы Эллиотта и ему подобных стали называть «баронами-разбойниками», подразумевая под этим головорезов с острым чувством собственной важности и недостатком уважения к гражданской власти. Они верили в секретные акции, в риск и в нарушение правил, когда это необходимо. Но более всего они верили в разведку, видя в ней нечто вроде патриотической религии, британский бастион, противостоящий варварству. Джордж Кеннеди Янг, добрый друг Эллиотта и Филби, впоследствии поднявшийся по карьерной лестнице до позиции заместителя главы МИ-6, сформулировал кредо этой амбициозной, набирающей вес группы. «Именно шпиона призывают, когда нужно спасать ситуацию, сложившуюся по милости министров, дипломатов, генералов и священников», — со зловещим высокомерием заявлял Янг.

Сознание людей, конечно же, определяется их окружением, и мы, шпионы, хотя и не чужды своей профессиональной мистики, живем, пожалуй, ближе к реальности и голым фактам международной политики, чем прочие правительственные работники. Мы относительно свободны от проблем статуса, очередности, позиции департамента, перебрасывания личной ответственности — словом, от всего того, что и формирует официальный склад ума. В отличие от парламентариев, на которых накладывает отпечаток вся их государственная жизнь, нам не нужно вырабатывать умение говорить готовыми фразами, быстро давать умные ответы и сиять улыбкой. Таким образом, неудивительно, что в наши дни именно шпион оказывается главным хранителем интеллектуальной честности.

Люди, подобные Янгу и Эллиотту, считали себя тайными хранителями Великобритании, членами братства избранных, не подчиненными обычным условностям. Ким Филби служил образцом для подражания многим из «баронов-разбойников»; его светский лоск и военные успехи укрепляли их чувство общности. Теперь они решили его спасти.

Двадцатого июля 1955 года Синдбад Синклер направил Дику Уайту, своему коллеге из МИ-5, письмо, где заявлял, что расследование Позера Милмо в отношении Кима Филби было «предвзятым» и что бывший сотрудник МИ-6 стал «жертвой судебной ошибки». В более поздней докладной записке, направленной сэру Айвону Киркпатрику, постоянному заместителю министра иностранных дел, Ш подытоживал аргументы в защиту Филби.

Отчет Милмо, не выявивший ни единой твердой улики, доказывающей, что Филби был советским агентом или Третьим, является, таким образом, неприемлемым для предъявления в суде и к тому же провальным с точки зрения обеспечения безопасности разведки. Отчет, состоящий из фальшивых и косвенных свидетельств, завершается логически неверными выводами, включающими в себя все, что только мог измыслить обвинитель, желающий непременно наказать подозреваемого. Похоже, это так и останется обвиняющим перстом, постоянно направленным на Филби, [который], по существу, ни в чем не был обвинен по итогам расследования 1951 года и, несмотря на четыре года последующего расследования, по-прежнему ни в чем не обвиняется. Это полностью противоречит английской традиции, ведь в данной ситуации человеку приходится доказывать свою невиновность… хотя обвинение не основывается ни на чем, кроме подозрений.