Шпион по найму - [24]

— Зовите меня Линьк… Моей смены ещё два часа. Дежурим по двое суток через трое… Так что успею. Вам повезло.

— Всем повезло, — сказал я, протягивая ему сотенную.

Он явно обрадовался наличным. Бутылки, полученные накануне, оказались нетронутыми. Стояли в углу у топчана. Линьк Рэй, он же Леня Тюркин, стал европейцем и при исполнении не употреблял.

Выйдя из пансионата, я отвел «Форд» от стоянки ближе к берегу. Легкий наст, первый в наступающую зиму, хрустко проминался под куперовскими шинами, оставлявшими след, как после танковой гусеницы. Линьк появился минут через десять и, не расспрашивая, принялся за дело, разбираясь и без подсказок, что к чему крепится. Понаблюдав немного за его работой, я отправился вдоль моря, обламывая каблуками огрызки припая.

Я не исключал, что Прока после собеседования в буфете слетал, минуя подсказчика, прямиком к главному боссу. Мне даже хотелось этого. Тогда привезенные молдаванином сведения будут самыми «горячими». Ожидаемое появление крупного киллера, состояние повышенной готовности у полиции, приказ береговой охране усилить наблюдение и другие подобные мероприятия определенно тормозили нормальный ход дел у контрабандистов. В интересах самих же прибалтов-рыбоедов, если пользоваться словарем петербургской братвы, — сдать мясника как можно быстрее. Стае залетный бешеный волк мешает…

Со стороны поселка привычно потянуло коптящейся рыбой и грибной прелью. В направлении Палдисского шоссе прошел автобус. На тронутую ржавчиной крышу осыпались ошметки сырого снега с елей.

Сколько происходило всякого под этими елями! На Алексеевских курсах разбирали операции группы полковника Погуляева-Демьянова весной 1918 года между Ревелем и Петербургом. Офицеры добывали средства на пристойное существование в эмиграции. Порочная цель подвела к порочным методам. Перемешались с уголовными и выродились в банду.

«Кроме тебя и меня, земля выкармливает также ящериц, жаб и гадюк», говорил папа. В пансионе на шанхайской Бабблингвелл-роуд и потом, во многих других местах, это подтверждалось. Не в том смысле, что подонки делали мне пакости. К ним притягивало. Они обретались, спасались или преследовали свои жертвы поблизости, заманчиво существовали рядом. Жабы, ящерицы и гадюки процветали.

Искушения причудливы. Странное это ощущение — знать, что через такое-то время такого-то будут убивать.

Проехавшись в предыдущие дни несколько раз по Таллинну и затем привязав наблюдения — это называлось домашней работой — к карте города, купленной в газетном киоске, я наметил, как и где сподручнее сделать то, что заказал Шлайн, если придется действовать именно в этом городе.

Но Ефим Шлайн исчез. План некому докладывать.

…Линьк Рэй дал короткий гудок.

Я вернулся к машине напрямик, через сосновую рощу, оставляя в снегу провалы, на дне которых проступала красноватая жижа.

— Опробуете? — спросил Линьк.

— Пошалим, — сказал я.

Мы развернулись на автобусном кругу и постояли немного, присматриваясь к дымам над трубами, деревьям и кустарнику — в какую сторону ветер? Набрав скорость, я потянул конец стальной проволоки, открывающей клапан бутыли, и посчитал секунды, пока масло добиралось до выхлопной трубы. Горячий газ превратил капли касторки в клубы тумана через четыре секунды. Завеса распушилась, по моей прикидке, метров на сто.

Я высадил Линька Рэя у входа в пансионат.

— Откуда тебе известно, что за штуковину ставил? — спросил я его.

Он пожал плечами, переступая огромными ботинками, и улыбнулся.

Резко, сразу со второй, я принял старт. Путешествие предстояло долгое. В военном деле то, что я собирался предпринять, называется рекогносцировкой. Я намеревался поработать над планом покушения на генерала Бахметьева ещё в одной местности.

Товар должен производиться при всех обстоятельствах, даже в случае непредвиденного исчезновения заказчика.

В Пярну, справа от пляжа, зыбь с такой злостью и частотой швыряла куски льдин о булыжный мол, что их крошево, перемешанное с каплями воды, беспрерывно висело в воздухе, покалывая щеки и губы. Ветер рвал и задирал полы пальто, пронизывал насквозь, задувал за шиворот. Шарф я оставил в пансионате. Перчатки забыл в «Форде» и согревал ладони, втягивая их в рукава. Плохо закрепленные необтесанные плоские булыги шатались и скользили под окоченевшими ногами.

Мне хотелось отойти по молу подальше от берега и обозреть панораму возможного поля битвы. И предаться сладким воспоминаниям. Пять лет назад, ночью, на торце мола, нас с Мариной спугнул прожектор катера береговой стражи.

Городок Синди, где, наверное, до сих пор обретается её первый эстонский муж, находился в двадцати минутах езды.

Встроенное в длинное здание пляжных служб маленькое кафе с четырьмя столиками — «кохвик» — оказалось открытым. Три молодца, коротавшие время за картами у стойки, мрачновато посмотрели в мою сторону. Не вставая с высокого табурета, один перекинул на мой столик затянутое в пластик выцветшее меню. Я не стал читать и попросил двойной коньяк. Молодцу пришлось положить карты, отлепиться от компании, дотянуться до бутылки, которую, видимо, редко тревожили, взять рюмку и наполнить её.