Шпион на миллиард долларов. История самой дерзкой операции американских спецслужб в Советском Союзе - [16]
В штаб-квартире, однако, отнеслись к этому с большим подозрением и велели Фултону не подавать никаких сигналов.
Несколько месяцев спустя, в мае 1977 года, мужчина в четвертый раз обратился к Фултону. Он прятался в телефонной будке рядом с машиной Фултона, и в руках у него был пакет. Фултон увидел неподалеку оперативников из КГБ и пакет брать не стал.
Мужчина постучал по машине Фултона, чтобы привлечь его внимание. Фултон, как его и проинструктировали, не реагировал{53}.
Летом работа Фултона в Москве подошла к концу. Новым шефом московской резидентуры стал Гарднер “Гас” Хэтэуэй, который подходил к делу иначе. Он вырос на юге Виргинии, о чем свидетельствовали легкий акцент (мягкое, раскатистое “р”) и манеры джентльмена, сочетавшиеся с твердым сознанием своей миссии. Хэтэуэю было 53 года, в конце 1950-х он служил в ЦРУ в Берлине, а потом в Латинской Америке и был склонен работать агрессивно, предпочитая настоящие операции.
Весной и в начале лета 1977 года у московской резидентуры начались проблемы с Огородником. В феврале для него оставили полую ветку, которую он не забрал. Он заложил посылку в тайник по графику в апреле, но, открыв ее, технические специалисты резидентуры заключили, что передача подготовлена кем-то еще. Фотографии Огородника обычно были безупречны, а тут они казались сделанными небрежно.
Хэтэуэй хотел возобновить контакт с Огородником и запустить операцию по новой. ЦРУ отправило шпиону закодированное радиосообщение на коротких волнах, где предписывалось подать сигнал в виде маленькой красной отметки на дорожном знаке “Дети”, если он готов к очередной передаче.
Рано утром 15 июля 1977 года Питерсон подъехала к знаку, отметка на нем была, но какая-то не такая. Это была жирная вишневая отметка, как будто нанесенная по трафарету. У настоящего агента нет времени на трафарет. Она вернулась в резидентуру и рассказала остальным, что увидела: да, сигнал на месте, но выглядит странно. Питерсон предложила, чтобы следующую закладку провел кто-то другой. У нее в животе словно узлом все стягивалось. Трафаретная отметка должна была сделать Хэтэуэя осмотрительнее, но нет: он хотел продолжать.
В тот день Питерсон работала по обычному графику на своей официальной работе. В 6 вечера она пошла в резидентуру и заново просмотрела план операции на столике в офисе Хэтэуэя. Потом отправилась домой и надела более удобную одежду: летнюю блузку и сандалии на платформе. Волосы убрала назад, чтобы скрыть мелированные светлые пряди. Она так и так не могла сойти за русскую, но хотела по возможности не выделяться. К бюстгальтеру она прикрепила липучкой крохотный радиоприемник ЦРУ, который улавливал переговоры КГБ. Затем накинула на шею петлевую антенну и вставила в ухо крохотный беспроводной наушник, полностью скрытый волосами.
Питерсон села в машину и начала петлять по городу, двигаясь по маршруту, специально спланированному, чтобы избавиться от хвоста — от наблюдателей из КГБ. Затем она припарковала машину, спустилась в метро, сделала три пересадки и вышла у спортивного стадиона, как раз когда зрители покидали его после матча. Она влилась в толпу и наконец оказалась на месте закладки — это была каменная башенка на железнодорожном мосту через Москву-реку.
Она поднялась на сорок ступенек — к месту, где прежде оставляла передачи для Огородника. В ее сумке был рыхлый кусок черного асфальта с потайным отделением, где находились сообщения и миниатюрная камера для Огородника. В 22.15, когда в Москве едва сгущались сумерки, Питерсон оставила кусок асфальта в узком квадратном окошке башенки, ровно на расстоянии локтя от края. Спускаясь по ступенькам, она увидела, как к ней бегут трое мужчин в белых рубашках. Ей некуда было бежать, в реку прыгать она не собиралась. Мужчины схватили ее, и она почувствовала, что закипает, — это были люди из КГБ. Подъехал фургон, из которого выскочили еще несколько человек. Питерсон изо всей силы пнула одного из них, но ее крепко держали. Сотрудник КГБ начал делать снимки со вспышкой. Потом они стали обыскивать ее и нашли радиоприемник, но не знали, как отклеить липучку. Затем они принесли кусок черного асфальта, найденный в башенке. Питерсон громко объявила, что она американская гражданка, что они должны позвонить в посольство и не могут ее задерживать. “Отпустите меня!” — закричала она. “Пожалуйста, говорите тише”, — сказал один из оперативников. Питерсон продолжала повторять телефонный номер посольства. Наконец они сняли с бюстгальтера приемник и нашли антенну. Однако так и не нашли наушник.
Питерсон отвезли в здание КГБ на Лубянке и допросили. У нее все сжалось внутри, когда они достали кусок асфальта, выкрутили четыре винта с обратной резьбой, сняли крышку с тайника и опустошили его у нее на глазах. Сотрудник доставал предмет за предметом, а следователь наблюдал. Там было послание для Огородника, напечатанное крохотными буквами на 35-миллиметровой пленке, контактные линзы и жидкость для них, несколько рулонов туго скрученных рублей и изумрудные украшения. Когда достали большую черную перьевую ручку, главный следователь резко приказал положить ее и не трогать. По его тону было ясно, что он знает о капсуле с цианидом, которую ЦРУ выдало Огороднику. На самом деле в этой ручке была камера, а не цианид, но по поведению следователя Питерсон почти сразу поняла, что Огородника поймали.
