Шпион и предатель. Самая громкая шпионская история времен холодной войны - [24]

1 октября 1974 года на залитом утренним светом бадминтонном корте снова показался высокий англичанин — и опять предложил встретиться. Почему же Бромхед внезапно решил возобновить контакт? Дело в том, что его собирались перебросить в Северную Ирландию, где ему предстояло проводить подпольные операции против ИРА. Через несколько месяцев он должен был покинуть Данию. «Времени оставалось немного. Поэтому я решил, что хватит тратить его попусту», — написал позднее Бромхед, и из его бойких слов явствует, что сам он прекрасно сознавал, что до этого просто терял время зря. Они условились встретиться в только что открывшемся отеле «САС», принадлежавшем «Скандинавским авиалиниям», куда никогда не заглядывали сотрудники советских миссий.

Когда Олег пришел, Бромхед уже ждал его за угловым столиком у барной стойки. Астерикс и Обеликс, парочка агентов ПЕТ, пришли еще раньше и сидели в противоположном конце бара, пытаясь прикинуться ветошью за пальмой в горшке.

«Олег, точный, как часы, вошел в бар ровно в час дня. Угол, который я выбрал, был освещен тускло, и Олег начал оглядываться по сторонам. Тогда, чтобы отвлечь его внимание от соглядатаев, я быстро вскочил на ноги. И он, улыбаясь знакомой улыбкой, двинулся ко мне».

Атмосфера моментально изменилась. «Я решил, что пора брать инициативу в свои руки, — вспоминал позднее Гордиевский. — Я твердо знал, чего хочу, и очень надеялся, что он наконец перейдет к делу. Его одолевали примерно такие же мысли». Бромхед сделал первый ход. Ведь МИ-6 поручило ему показать, что все это не пустые заигрывания: «Когда нам принесли напитки, я взял быка за рога».

— Вы — из КГБ. Нам известно, что вы работали в Первом главном управлении по линии «Н» — в самом секретном из всех ваших отделов, который управляет нелегалами по всему миру.

Гордиевский не стал скрывать, что удивлен.

— Вы готовы разговаривать с нами о том, что вам известно? Гордиевский ничего не ответил.

Бромхед продолжал наседать:

— Скажите, кто там у вас является заместителем резидента по работе со средствами массовой информации, кто отвечает за сбор данных для политической разведки и за курирование агентов?

Последовала пауза, а затем русский расплылся в широченной улыбке.

— Да я же.

Теперь настал черед Бромхеда удивляться.

«У меня в голове вертелась мысль — заговорить о мире во всем мире и так далее, но чутье подсказывало мне, что Олегу подобной ерундой зубы не заговоришь. И все равно все шло как-то слишком гладко! Моя подозрительность не позволяла мне воспринимать этого человека таким, каким он казался. Мое чутье подсказывало мне, что это удивительно приятный человек и я могу ему доверять. с другой стороны, моя выучка и опыт общения с кагэбэшниками отчаянно призывали меня к осторожности».

Еще один рубеж был перейден, и оба это понимали. «Внезапно мы сделались чуть ли не коллегами, — писал Гордиевский. — Наконец мы начали говорить просто, без обиняков».

Теперь Бромхед перешел к решающему вопросу:

— Вы готовы встретиться со мной без свидетелей в надежном месте?

Русский кивнул.

А потом сказал нечто такое, что как будто переключило вдруг невидимый светофор с желтого на зеленый:

— Никто не знает, что я сейчас встречаюсь здесь с вами.

После их первой встречи Олег проинформировал начальство и составил письменный отчет. На эту же встречу он разрешения не получал. Значит, если в КГБ узнают, что он снова контактировал с Бромхедом и сохранил это в тайне, он пропал. Сообщив МИ-6, что он никому ничего не говорил, он тем самым подавал совершенно четкий сигнал о том, что готов переметнуться к противникам — и вверяет им свою жизнь. Он перешел роковую черту.

«Это был важный шаг, — вспоминал позднее Гаскотт. — Это прозвучало так, как если бы мужчина, встречаясь с женщиной, сказал ей: „Моя жена не знает, что я здесь“». Гордиевский ощутил огромное облегчение и мощный выброс адреналина. Они с Бромхедом условились встретиться через три недели в баре на окраине города. Гордиевский ушел первым. Бромхед — немного погодя. Наконец, из-за кадки с пальмой вышла парочка датских шпионов.

Этап ухаживания завершился: отныне майор КГБ Гордиевский работал на МИ-6. Агент Санбим был активирован.

В одно очистительное мгновение в углу копенгагенского отеля соединились все элементы давно назревавшего бунта: это были и гнев на преступления отца, в которых тот так и не признался, и приятие самим Гордиевским тихого сопротивления матери и тайной бабушкиной веры в Бога, и ненависть к системе, внутри которой он вырос, и любовь к западным свободам, с которыми он познакомился позже, и яростное возмущение советскими репрессиями в Венгрии и Чехословакии и строительством Берлинской стены, и его ощущение собственной драматичной судьбы, чувство своего культурного превосходства и вера в лучшее будущее, ждущее Россию. Отныне Олегу Гордиевскому предстояло вести две разные, параллельные жизни — обе тайные и к тому же враждебные друг другу. И переход к этому новому этапу произошел с особой прямотой, свойственной его характеру: он испытывал неколебимую, железную уверенность в том, что поступает абсолютно правильно. Искренне повинуясь моральному долгу, он безвозвратно изменил свою жизнь. Это была добродетельная измена.