Шпага для библиотекаря. Книга 1 - [82]

Наверное, этот день меня основательно вымотал, потому что на то, чтобы осознать эту ошибку (по большей части по тому, тому, что на тропе перестали попадаться кучки навоза) ушло не меньше четверти часа. Захотелось остановиться и крикнуть во весь голос, а то и начать палить в воздух. Но я сдержался – неизвестно, насколько поляки, и предупреждать их в мои планы не входило. В конце концов, куда-нибудь тропа да выведет – на звериную, вроде, не похожа, попадаются даже следы копыт. Старые, и к тому же, без отпечатков подков – скорее всего, их оставили крестьянские лошадки, причём давно, не меньше недели назад. Ни к отряду Ростовцева, ни к беглецам они не имели никакого отношения.

Тропа вывела меня к оврагу, на дне которого едва угадывался ручеёк. Продравшись через кусты, я спустился вниз – кобыла шла неохотно, упиралась, крутила башкой, – и только выбравшись на противоположный откос, почувствовал, как пахнуло дымком. Костёр? Я накинул поводья на подходящий сук, щёлкнул ударником нагана и, тщательно выбирая, куда ставить ногу, пошёл на запах. И, не успел я отойди на полсотни шагов, как уловил на нижних ветках деревьев едва заметный оранжевый отсвет. Всё ясно: костёр разведён, скорее всего, в яме, и уже успел прогореть, поскольку не трещит и не плюётся искрами – но о том, что уголья тоже дают подсветку, хоть и слабую, незаметную тому, что сидит у огня, неведомые путники не подумали.

Вот и хорошо, мне только того и надо. Отодвигаю стволом низкую ветку и, не дыша, на цыпочках, смещаюсь влево – ровно настолько, чтобы открылся и костёр, и два спящих человека, завернувшиеся в серые кавалерийские плащи, и третий, клюющий носом, сидя на низеньком чурбачке. Рядом на земле стоят высокие уланские шапки с характерной четырёхугольной формы. Одна повёрнута лицевой стороной ко мне, так, что хорошо был виден имперский наполеоновский орел поверх изогнутой латунной бляхи с цифрой «8».

Один из лежащих всхрапнул во сне, повернулся – и в отсветах умирающего огня я узнал Гжегоша, и…

Чёртова животина выбрала именно этот момент, чтобы подать голос! Я отошёл от оврага недашеко, шагов на пятьдесят, и пронзительное ржание донеслось до бивака. И этого с лихвой хватило, чтобы дремлющий поляк вскинулся и принялся озираться – и, конечно, сразу же увидел меня.

«…ну, извини, шановный пан… не повезло тебе…»

Наган в моей руке дважды дёрнулся, и проспавший всё и вся караульщик боком повалился на спящего Гжегоша. Его спутник уже сидел – ошалело мотал головой, нашаривая лежащий рядом пистоль.

Поздно – две пули, попавшие в цель одна за другой, опрокинули улана на спину. Он издал хриплый стон и зацарапал скрюченными пальцами по груди, где на белой рубахе уже расплывалось большое ярко-алое пятно.

А ствол нагана уже нашаривал Гжегоша. И вовремя – поляк, демонстрируя похвальную ловкость, успел не только выкарабкаться из-под придавившего его тела, но и откатиться в сторону, встать на одно колено и даже подхватить с земли мосинский карабин.

Клинг-кланг-клац!

Я успел опередить движение приклада к плечу на какие-то четверть секунды. Пуля угодила в приклад, брызнули щепками, карабин вылетел из рук владельца. От удара он сел на пятую точку и уставился с недоумением на меня.

– Никита? Ты?..

– Он самый, своею собственной неповторимой персоной, пан Пшемандовский. – я даже не пытался скрывать насмешки. – Вот мы с вами и встретились!

– Встретились, добже… – Гжегош поднялся на ноги, кривясь от боли и потирая ушибленное плечо. Наган в моей руке качнулся вслед за ним.

– И что дальше? – он сплюнул. – Пристрелишь меня, как собаку и оставишь го вилков до едзенья… волкам на поживу? А на клинках – кишка тонка?

Я понимал, что меня тупо разводят на слабо – пятьдесят пять с гаком прожитых годов научили не клевать на подобные наживки. Или… не научили?

Наган полетел в траву. Я стащил через голову панталер с ножнами, и шпага свистнула, покидая выложенное замшей убежище. Гжегош глядел на меня с нескрываемой усмешкой – «что, москаль, повёлся?..»

«…а хоть бы и так…»

Я указал острием на лежащую рядом саблю.

На клинках – так на клинках. Проше, пане Пшемандовский!

Он не заставил просить себя дважды. Ножны вместе с поясом полетели в кусты, он вскинул клинок перед собой, принимая классическую польскую стойку для сабельной рубки – ноги широко расставлены, левая рука за спиной, правая, тыльной стороной ладони вверх – на уровне плеч, так, что острие смотрит мне в глаза.

– Зачньём?

Я кивнул и поднял шпагу.

– Ан гард, ясновельможный пан Пшемандовский!

Он атаковал первым – прыгнул на меня, яростно крестя саблей перед собой. Я был готов именно к этому – недаром потратил в своё время немало усилий на изучение «крестовой» школы сабельного фехтования. А потому – ушёл право глубоким выпадом, с упором левой рукой на землю. Острие шпаги при этом метнулось к диафрагме противника – и вошло бы глубоко, как надо, если бы Гжегош не крутанулся на левом носке, в свою очередь уходя в сторону с отбоем укола перевёрнутым клинком. Я уже выпрямился – левая нога на носке впереди, правая рука со шпагой отведена назад, чуть выше головы, левая – вынесена вперёд. Старая добрая дестреза – спасибо маэстро Иеронимо Санчесу де Карранза из испанской Севильи…