Шоу непокорных - [21]

— Извините.

Распахиваю дверь, выглядываю наружу и жадно хватаю воздух ртом.

— Хоши! Живо вернись внутрь! Тебя могут заметить! — сердито шипит на меня Джек.

— Простите. Мне нужно было глотнуть воздуха.

Я чувствую на моей талии бережную руку.

— Тебе не нужно извиняться, — скорбно звучит голос Рози. — Я проявила бестактность, больше не буду ни о чем спрашивать. Мне следовало догадаться. Пожалуйста, прости меня. Трудно думать о чем-то другом, когда твой ребенок находится в опасности или, возможно, уже мертв.

Бедняжка ужасно страдает. Я знаю, каково ей сейчас. Знаю, потому что моего Бена тоже нет рядом, мне неизвестно, где он. И это моя вина. Я бросила его одного. Сама убежала, а его бросила там с пистолетом у виска. Он очередной человек, которого я оставила сражаться с хаосом, который сама сотворила.

Я поворачиваюсь к Рози. Ее щеки горят от стыда, голова понуро покоится на груди.

— Не извиняйтесь, все в порядке, — говорю я. — Честное слово. Мне тоже знакомо это чувство, когда тот, кого вы любите, страдает, а вы не можете ему помочь.

Бог свидетель, кому это знать, как не мне.

Довольно. Хватит. Пора прекращать. Я делаю еще один глубокий вдох.

— Как сказал Джек, за его жизнь можно не беспокоиться, пока цирк закрыт.

Лицо Рози становится бледнее, из горла вырывается сдавленное рыдание. Она поднимает голову и смотрит на меня полными страха глазами.

— Разве вы не видели рекламные плакаты?

Теперь рядом со мной Грета, она дергает Рози за рукав.

— А что они говорят, эти плакаты?

На миг воцаряется тишина.

— Они говорят, что это будет незабываемое зрелище, — наконец выдает Рози. — Что это будет страшно. И смертельно опасно.

— Когда? — спрашиваю я, чувствуя, как все внутри холодеет от ужаса. — Когда он откроется?

— На этой неделе. — Голос Рози дрожит. — В субботу вечером, через два дня.

Бен

Я смотрю на него разинув рот, зачарованный этим видением, говорящим голосом Сильвио Сабатини.

Наконец, я поворачиваюсь к матери. Та самодовольно улыбается.

— Не ожидал?

— Я ничего не понимаю.

Призрак наверху заливается ликующим, каркающим смехом.

— Я выгляжу так же, как и ты, Бенедикт, не так ли? Я больше не похож на Отброса. Меня не отличить от Чистого. Теперь я чист, правда? Ты не станешь этого отрицать. — В его голосе слышится легкая мольба, как будто он отчаянно жаждет моего согласия.

— Замолчи! — сердито рявкает на него моя мать. — Замолчи, безмозглый идиот! Скажи спасибо, что я не посадила тебя в тюрьму за измену! Каким бы ни было твое лицо, тебе никогда не вытравить Отброса, что сидит глубоко внутри тебя, тщеславный глупец. — Ее голос полон отвращения. Она смотрит на Сильвио с тем же презрением, что и всегда. — Грязный, мерзкий Отброс всегда будет внутри тебя, потому что в нем твоя суть!

Улыбка Сабатини на миг стала кривым оскалом. Пару секунд он борется с собой, пытаясь сохранить самообладание, а затем говорит снова:

— Как бы там ни было, Бенедикт, твоя мать предупредила тебя о нашей маленькой договоренности?

Мать усмехается:

— Я думала, что предоставлю это удовольствие тебе, инспектор манежа. Не говори, что я никогда не помогаю тем, кто менее удачлив, чем я.

Он хлопнул в ладоши, и его трость со стуком упала на деревянные мостки.

— Вы приняли весьма мудрое решение, мадам. Как только он проведет у нас денек-другой, когда увидит, что такое жизнь в реальном мире, он будет умолять вас вернуть его домой!

— Что ты хочешь этим сказать? Что происходит? Что ты задумал?

— Я надеялась, что разговора с тобой будет достаточно для того, чтобы ты понял свою ошибку, — печально говорит моя мать. — Думала, те месяцы, пока ты был в бегах, заставили тебя образумиться. — Она презрительно фыркнула. — Я даже мысленно представляла себе, как ты извиняешься! Мне самой смешно — следовало сразу понять, что эта циркачка, эта маленькая ведьма навела на тебя порчу.

— Хоши никакая не ведьма!

— Нет, нет, она не ведьма. Она хуже — гнусная, мерзкая тварь, которая бессовестно вцепилась когтями в моего сына.

Все мое тело дрожит от ярости и гнева. Я встаю.

— Я больше не намерен выслушивать эти гнусности. Я ухожу!

Двигаюсь по проходу и открываю дверь. В глаза мне тотчас ударяет яркий свет. Я пытаюсь присмотреться. За дверью стоит Стэнли, его взгляд устремлен вперед, поверх моей головы.

— Извини, — говорю я и пытаюсь оттолкнуть его, но он застыл на месте, как скала.

Я оборачиваюсь. Мать стоит лицом ко мне. Сильвио Сабатини — прямо над ней, все так же освещенный лучами прожектора.

— Бенедикт, — говорит она. — Ты никуда не уйдешь. Ты останешься здесь, в цирке, пока не осознаешь свою ошибку. Недолго. Думаю, скоро ты будешь умолять о возвращении домой.

Я стою в дверях и смотрю на нее.

— Как это понимать?

— Пока я не решу, что с тебя довольно, цирк будет местом твоей работы. — Она разворачивается и обращается к Сабатини: — Помни, что я сказала: только за кулисами. Никаких номеров на арене, его отец будет возражать. Можешь наказывать его, если потребуется, но никаких серьезных травм.

— Да, — приторно улыбается Сабатини, — конечно, мадам.

Хотя на самом деле он уже потирает руки.

— Вы не можете заставить меня работать здесь! — кричу я им обоим. — Вы не можете заставить меня что-либо делать!