Шотландия. Автобиография - [63]

Вальтер Скотт знакомится с Робертом Бернсом, 1787 год Сэр Вальтер Скотт

Шестнадцатилетним подростком Скотт повстречался с уже прославленным поэтом в эдинбургском доме Аллана Фергюсона, профессора этики и философии. Об этой встрече Скотт вспоминал со свойственными ему обстоятельностью и вниманием к деталям.

Мне было всего пятнадцать лет в 1786–1787 году, когда он впервые появился в Эдинбурге, но я хорошо понимал и чувствовал, какой огромный интерес представляют его стихи, и готов был отдать все на свете, чтобы с ним познакомиться. Но у меня было слишком мало знакомых среди литературного люда и еще меньше — среди знати западных округов, то есть в тех двух кругах, где он больше всего вращался… Все же я его увидел у всеми уважаемого, ныне покойного, профессора Фергюсона, где собралось много известнейших литераторов и ученых…

Разумеется, мы, молодежь, сидели молча, смотрели и слушали. Особенно меня тогда поразило в Бернсе то впечатление, которое на него произвела гравюра Бенбери, где был изображен мертвый солдат на снегу и рядом с ним — с одной стороны — его несчастный пес, с другой — его вдова с ребенком на руках. Под гравюрой были написаны строки, кончавшиеся так:

Дитя несчастия, крещенное в слезах…

На Бернса очень сильно подействовала эта картина, вернее — те мысли, которые были вызваны ею. У него на глазах заблестели слезы. Он спросил, чьи это стихи, и случайно никто, кроме меня, не вспомнил, что это строки из полузабытой поэмы Лэнг-хорна под малообещающим заглавием «Мировой судья». Я шепнул это одному из знакомых; и он тотчас передал мои слова Бернсу, наградившему меня взглядом и словами, которые хотя и выражали простую вежливость, но и тогда доставили мне чрезвычайную радость и теперь вспоминаются с удовольствием.

Человек он был крепкий, коренастый, держался просто, но без неуклюжести. Это достоинство и простота особенно выигрывали еще и потому, что все знали о его необыкновенном даровании. Портрет Нэйсмита передает его облик, но мне кажется, что он несколько измельчен, словно виден в перспективе. Думаю, что у него были гораздо более крупные черты лица, чем на портретах.

Если бы мне не было известно, кто он такой, я бы принял его за очень умного фермера старой шотландской закваски, не из этих теперешних землевладельцев, которые держат батраков для тяжкого труда, а за настоящего «доброго хозяина», который сам ходит за плугом. Во всем его облике чувствовался большой ум и проницательность, и только глаза выдавали его поэтическую натуру и темперамент. Большие и темные, они горели (я говорю «горели» в самом буквальном смысле слова), когда он говорил о чем-нибудь с чувством или увлечением. Никогда в жизни я больше не видел таких глаз, хотя и встречался с самыми выдающимися из моих современников. Его речь была свободной и уверенной, но без малейшей самонадеянности. В обществе ученейших мужей своего времени и своего века он выражал свои мысли точно и определенно и вместе с тем без всякой назойливости и самоуверенности, а расходясь с кем-либо во мнениях, он, не колеблясь, защищал свои убеждения твердо, но притом сдержанно и скромно[9].

Оспа, 1791 год Преподобный Томас Поллок

Священник Томас Поллок был поражен поведением своих прихожан в Килвиннинге, графство Эйршир: они не только отказывались делать детям прививки от оспы, но и словно делали все, чтобы дети поскорее заболели.

Этот недуг собирает здесь время от времени свою скорбную жатву. Летом и осенью 1791 года более 90 детей заболели оспой и более половины из них умерли. Коклюш и натуральная оспа нередко свирепствуют одновременно. Когда такое случается, как было в указанные сроки, жатва оспы поистине катастрофическая. Одновременное возникновение обеих болезней, конечно же, можно было бы предотвратить прививанием. Однако пускай повсеместно прививание распространилось и приносит исключительно положительные плоды, тут на него соглашаются от силы две или три семьи. Из невежества и из предрассудков родители, не желая задуматься о последствиях, вместо того чтобы прививать своих детей, являются вместе с ними в дома, где завелась хворь, причем выбирают время, когда последняя наиболее свирепа. Таким вот образом эта безжалостная и отвратительная болезнь передается из дома в дом, и тысячи бесценных жизней повергаются угрозе. Подобные бессмысленные суеверия, безосновательные и неразумные предрассудки не свойственны только этому приходу; во всех остальных приходах Шотландии большинство местных жителей ведут себя точно так же. Хорошо известно, во всяком случае, клиру, что всякий довод в пользу прививания, сколь бы ни был он убедителен, никак не может поколебать убеждений этих людей. А обязать делать прививки в законодательном порядке, хотя бы всем детям, невозможно, поскольку считается, что это противоречит исконным свободам подданных британской короны и даже общим принципам гуманизма. Но поскольку богатство любой страны, само ее выживание неразрывно связано с численностью населения, что-то безусловно следует предпринять, чтобы обеспечить, насколько это возможно, полное прививание жителей Шотландии.