- Да, Брат?
- Твоя акварель. Альбомное задание.
- Да? — удивился Джерри. Акварель, бывшая главной темой в это время, заняла целую неделю, просто потому что Джерри не блистал в свободном искусстве. Ему проще было обращаться с формами и геометрическими фигурами, где все было определенно и ясно. Но акварель влияла на пять процентов его оценок в полугодии.
- Сегодня последний день, когда еще можно сдать работу акварелью, — сказал Брат. — Твою я не нашел.
- Я вчера положил ее на стол, — сказал Джерри.
- Вчера? — спросил Брат Эндрю с таким удивлением, словно он никогда раньше не слышал слово «вчера». Он был привередливым, точным и педантичным человеком. Обычно он преподавал математику, но изобразительное искусство ему тоже было не чуждо.
- Так, сир, — подтвердил Джерри.
Брови поднялись, Брат рассматривал листы, сложенные на столе.
Джерри смотрел тихо и отстранённо. Он знал, что Брат Эндрю не может найти его рисунок. Ему хотелось повернуться и вглядеться в лица сидящих в классе, найти того, кто мог бы тайно торжествовать в удавшейся пакости. «Эй, ты становишься параноиком», — сказал он себе. Кто-то пронырнул в класс и убрал его рисунок из общей стопки. Кто-то тихо наблюдал за ним и знал, что он вчера сдал свою работу.
Брат Эндрю поднял глаза:
- Пользуясь клише, Рено, мы стоим перед дилеммой. Твоя работа не здесь. Можно еще подумать, что я ее потерял, а я ведь не имею привычку терять работы учеников… - учитель сделал паузу подчеркивая неправдоподобность ситуации. Он ждал смех в аудитории, и, что было невероятно, смех не последовал. — …или твоя память ошибочна.
- Я сдал работу, Брат, — сказал Джерри твердо, без паники.
Учитель смотрел прямо в глаза Джерри. Джерри смотрел с честным сомнением в глазах.
- Ладно, Рено, возможно я имею привычку терять работы, после всего, — сказал он, и Джерри почувствовал дружелюбие со стороны Брата Эндрю. — Иначе говоря, мне стоило бы проверить дополнительно. Возможно, я оставил твою работу у себя на стуле.
Почему-то именно это замечание спровоцировало смех, и даже сам учитель поддержал его. Был последний урок, все устали и с нетерпением ждали звонка. Всем уже было не до его рисунка. Джерри хотел оглянуться и увидеть, чьи же глаза победно сверкают, кто добился своей цели.
- Конечно, Рено, посмотрим, и если я не найду твою акварель, то я не смогу закрыть тебе полугодие по изобразительному искусству.
Джерри открыл шкафчик.
Там был все тот же беспорядок. Он не стал срывать плакат и трогать кроссовки. Он решил оставить все, как есть, как напоминание, как символ. Символ чего? Он до конца не осознавал. Глядя с тоской на плакат, он вспомнил замазанные синим слова: «Сумею ли я разрушить вселенную?»
Обычный коридорный ад гудел вокруг него, хлопали дверки шкафчиков, возбужденные крики и свисты висели в затхлом воздухе, по бетонному полу топали ноги, все спешили на футбол, на бокс, в клуб собеседников.
«Сумею ли я разрушить вселенную?»
«Да, конечно – сумею».
Джерри внезапно понял значение этого плаката – человек, одиноко стоящий на пляже, бесстрашно бросал вызов всему миру и взвешивал момент, когда же он будет им услышан.
Замечательно.
Брайан Кочрейн снова произвел подсчеты, играясь с ними, словно он был фокусником, а они очаровательными аплодисментами восторга. Он не мог дождаться момента, когда он сможет показать результаты Брату Лайну.
За последние несколько дней интенсивность продажи возросла в несколько раз, с колебаниями, чередующимися в течение каждого получаса. Колебаниями – это было мягко сказано. Брайану казалось, что он немного выпил спиртного. Подсчеты, словно ликер, вызывали легкость в теле и в мыслях, и кружили голову.
Что произошло, он не осознавал. Ведь не было никакого серьезного повода для таких внезапных перемен, удивительного подъема, неожиданного всплеска темпа распродажи. Но перемены наблюдались не только в подсчетах у него на столе, но еще и по всей школе. Брайан наблюдал лихорадочную активность, и то, как шоколад внезапно стал модой, прихотью, словно лет девять-десять тому назад хула-хуп, когда тот был лучшим подарком на День Рожденья или Рождество. Слухи доносили, что «Виджилс» «усыновил» распродажу и объявил ее особым Крестовым Походом. И это было возможно, хотя Брайан не стремился проверить все эти слухи, он заносил это на счет «Виджилса». Иногда он мог видеть, как небольшие группы парней останавливают всех по очереди в коридоре и проверяют, кто и сколько продал, упрекая тех, кто не слишком активен в своём участии в распродаже. Как-то утром он видел, как те же парни из «Виджилса» загружали шоколад в машины и уезжали. Брайан слышал, что затем они бывали в разных частях города, заезжали в жилые сектора, звонили в двери, собирались во дворах, устраивая тотальную распродажу, словно представляли собой всю энциклопедию агентов по коммерческой продаже, зазывая через мегафон и развешивая плакаты. Брайан слышал, что кто-то добился разрешения устроить распродажу на одной из местных фабрик – четверо крутились на ней целый день и за пару часов продали триста с лишнем коробок. Лихорадочные события не давали Брайану расслабиться. Со свежими записями в руках он должен был скакать вверх-вниз около больших картонных щитов, постоянно изменяя регистрируемые результаты. Вестибюль стал точкой отсчета всей школы. «Эй, смотри», — кричал кто-то в последний момент. – «Джимми Даймерс продал еще пятьдесят коробок…»
