Шлюпка «Маргарита» - [3]

Готовил он из рук вон плохо, и все матросы его ненавидели. Изрядная толика их ненависти приходилась теперь и на мою долю. Поначалу меня это удивляло.

В первый же вечер, утомившись от противной и тяжелой работы, я выбрался на палубу и растянулся под звездами, рассчитывая немного отдохнуть. С той же, очевидно, целью туда явились трое матросов, и один сразу же раскурил на редкость вонючую сигару. Не сомневаюсь, что он купил ее на честно заработанные деньги, потому что украсть такую гадость не пришло бы в голову даже такому наивному человеку, как я.

— Ба! — воскликнул один из матросов. — Да это же новый помощник библиотекаря!

Я уже приподнялся было на локте, чтобы достойно вступить в беседу и познакомиться с этими людьми, моими спутниками на ближайшее время, как второй матрос в меня плюнул. Его плевок, длинный и коричневый, медленно пролетел по вечернему воздуху и с пугающей меткостью завершил траекторию у меня на лбу.

— То-то я гляжу, суп сегодня еще жиже, чем вчера, — сказал плеватель.

Я вытер лицо одеждой и с достоинством осведомился:

— Что вы имеете в виду?

(Следовало употребить фразу: «Что вы себе позволяете?» — но я как-то не сообразил.)

— Да то, что раньше воровал из общего котла один Абэ Желтомордый, а теперь к нему прибавился второй короед.

— Я помощник библиотекаря, — напомнил я.

— А знаешь, что мы сделали с прежним помощником? — сказал, оскалив зубы и шевеля в них сигарой, курильщик.

— Меня это не касается, — заявил я.

Я снова улегся и всем своим видом показал, что не намерен больше перемолвить ни слова с этими дурно воспитанными людьми. Они это поняли и принялись переговариваться, как бы не замечая моего присутствия. При этом они толкали друг друга локтями и то и дело прыскали от смеха. Неизвестно, чем бы все это закончилось для меня, если бы на палубе не появился Анадион Банакер.

— Вот вы где! — обратился он ко мне.

Матросы сняли головные уборы и замолчали, но библиотекарь даже не посмотрел в их сторону.

— Вас ищет Абэ, — сказал Банакер, глядя поверх моей головы куда-то на мачту. — Говорит, для вас есть работа.

— Послушайте, господин Банакер, — взмолился я, — почему, являясь вашим помощником, я вынужден быть на побегушках у повара? Как это связано с библиотекой?

— Вы, как человек, поживший среди животоглавцев, должны лучше, чем кто бы то ни было, знать о непосредственной связи между желудком и головой. Или, выражаясь иначе, — о связи между мыслительными и пищеварительными процессами, — ответил библиотекарь.

Не без злорадства я отметил, что на матросских физиономиях появилось выражение глубочайшего недоумения. Однако на этом мое мимолетное торжество и закончилось, и я поплелся обратно в камбуз, в царство тирании Константина Абэ.

* * *

Судя по состоянию припасов, корабль находился в плавании уже много месяцев. Запасы воды пополнялись во время коротких стоянок у необитаемых берегов, но с пищей все обстояло из рук вон плохо. Константин Абэ вряд ли был так уж виноват в том, что у нас заканчивалась солонина, сухари покрылись плесенью, а в крупе было больше мышиных какашек, чем самой крупы.

Пользуясь моей исполнительностью, Константин Абэ переложил на меня большую часть своих обязанностей и теперь в основном проводил время в своем гамаке, подвешенном под потолком камбуза. Часами я наблюдал за тем, как желтокожий куль мерно покачивается в такт корабельной качке. Иногда сверху свешивалась нога или рука, иногда — жидкая черная косица. Сам не знаю, что удерживало меня от искушения ткнуть туда, где я предполагал задницу моего тирана, чем-нибудь острым.

Изредка этот живой окорок — по правде сказать, жилистый, вертлявый и на вид куда менее съедобный, нежели те старые сапоги, что я крошил в матросскую кашу, — высовывался из гамака и произносил что-нибудь вроде:

— А что, помощник библиотекаря, хорошо ли ты намыл сегодня посуду? Вчера на тебя опять жаловались. И давай-ка воруй поменьше.

Измученный изжогой, я даже не огрызался, несмотря на всю несправедливость этих замечаний. Продукты на камбузе все никак не желали заканчиваться, а это означало, что нам предстоит оставаться в море еще неопределенное время.

В конце концов я не выдержал и обратился к Константину Абэ с такой речью:

— Если мы не найдем способ подавать команде что-нибудь более съедобное, нас выбросят за борт.

Это была тщательно продуманная и отрепетированная речь; она была содержательна и корректна. Ни одного прямого выпада, который можно было бы расценить оскорбительным для себя образом.

— Для человека с зачеркнутым лицом ты недурно соображаешь, — одобрил меня Абэ, поглядывая сверху блестящим косым глазом. — Кстати, давно хотел спросить: это правда, что у твоих бывших хозяев мозг помещается в желудке?

— Почему? — удивился я.

— Потому что лицо для того и нарисовано на голове, чтобы показать месторасположение мозгов, — ответил Абэ. — А ты как думал? Где мозги, там и рожа, чтобы одно на другом отражалось. Неужели не ясно?

— Это мне ясно, — согласился я. По-своему Абэ рассуждал безупречно.

— А у них рожа, ты говоришь, на животе, стало быть, и мозг в животе, — продолжал Абэ.

— Не исключено, — подтвердил я. Прежде мне не приходилось задуматься о подобном. Мои хозяева были достаточно умны, а, как известно, мы начинаем всерьез анализировать проблему ума лишь в том случае, когда ум действительно становится проблемой, то есть когда его не хватает.