Шлюпка «Маргарита» - [2]

— Поэтому вы и перечеркнули свое лицо? — поинтересовался, отбросив всякую вежливость, Анадион Банакер.

— Это сделал мой добрый хозяин, — объяснил я. — Из милости и в качестве напоминания.

— Татуировка? — продолжал он допытываться.

— Несмываемая краска, — сказал я. — Со временем, если ее не обновлять, она смоется.

Две синие полосы шириной в два пальца пересекали мое лицо крест-накрест — в знак того, что физиономия, размещенная в неправильном месте, «не считается». Аннулируется. На животе, справа и слева от пупка, у меня были нарисованы глаза, но я редко их обнажал.

— Что ж, более или менее это понятно. — Анадион Банакер пожевал губами в задумчивости и тотчас же задал новый вопрос: — Вы, разумеется, грамотны?

Я пожал плечами. Это можно было истолковать как «да» и как «нет». Анадион Банакер предпочел «да».

— Я так и думал, — молвил он. — Вы поступаете ко мне на службу.

Я не мог скрыть удивления. Насколько может быть велика библиотека на корабле, если здесь имеется специальный библиотекарь, которому к тому же позволено завести помощника?

— Она огромна, — заверил меня Анадион Банакер, опять без труда угадав невысказанный мой вопрос. — Гораздо больше, чем вы в состоянии вообразить.

«Таласса», — подумал я с внезапно подступившей тоской. А когда тоска отхлынула, я снова услышал голос библиотекаря:

— …И поскольку у вас имеется шлюпка, вы сможете заняться свободным поиском. Иногда, знаете ли, мы получаем заказы на определенные книги. Выполнить эти заказы мы не можем, а не выполнить — не можем себе позволить, если вы понимаете, о чем я толкую. Сетью мы вас обеспечим.

Я кивнул:

— Разумеется, я согласен.

— Но вашего согласия я не спрашивал, — удивленно промолвил Анадион Банакер. — Мы ведь спасли вас. Вы теперь целиком и полностью принадлежите нам. У вас нет выбора.

— Еще я могу прыгнуть за борт, — буркнул я.

Клянусь отделением головы от тела, это был самый унылый и вялый бунт из всех возможных. Анадион Банакер даже не обратил на него внимания.

— Спускайтесь сейчас к Константину Абэ, — приказал Банакер. — Он введет вас в курс дела. Позвольте вашу руку — я помогу вам встать.

Опираясь, а точнее сказать, наваливаясь на локоть Банакера, я доковылял до люка и по крутейшему трапу спустился в трюм. Банакер вел меня сквозь темное корабельное брюхо, где пахло так, словно мы очутились внутри старой бочки с парой забытых огурцов. Знаете, такие огурцы, поросшие пушистой плесенью и оттого похожие на гусениц? У некоторых людей такие брови.

У меня имелись наготове два вопроса. Они катались, как шарики, на кончике языка; будь я животоглавцем, я легко бы проглотил эти вопросы, — кстати, одна из причин, почему животоглавцы по большей части вежливы и молчаливы, — но поскольку язык мой болтается на воле и я не умею прятать его в желудке, то и вопросы соскочили с него один за другим:

— Как же вы храните книги в такой сырости?

— А этот Константин Абэ — первый помощник библиотекаря?

Анадион Банакер приостановился и пристально посмотрел на меня в темноте. Его взгляд был таким выразительным, что я уж и не ожидал словесных ответов, но библиотекарь все же проговорил, и притом довольно мягко:

— Разумеется, книги хранятся в другом месте.

— Мне не требуются два помощника, вы — единственный; а господин Абэ — корабельный кок.

И еще он прибавил:

— Мы пришли.

* * *

Константин Абэ при виде меня оглушительно расхохотался. Я недоумевал — что в моей внешности могло вызвать у него столь неумеренный приступ веселья, — до тех пор, пока Абэ не произнес:

— И опять небось грамотный?

Я пожал плечами. У животоглавцев этот жест выражает чрезвычайно широкий спектр самых различных чувств, от язвительного недоумения до искреннего сочувствия. Отчасти функции мимики переложены у животоглавцев на плечи — в самом прямом смысле слова; поскольку их лица, находящиеся на животе, своими гримасами показывают преимущественно фазы пищеварительного процесса и его состояние.

Анадион Банакер сухо произнес:

— Да. Грамотный. Как всегда.

И вышел, закрыв за собой дверь.

Я осматривался в тесном, качающемся помещении, в чьи стены безнадежно стучали сырые кулаки моря.

Здесь было жарко, влажно и захламлено. Обилие бочонков с припасами уничтожало всякую надежду на скорое завершение путешествия, каким бы нежелательным и тяжким оно ни было.

— Грамотные-то хужей котлы чистят, — крикнул, обращаясь к закрытой двери, Абэ и напоследок хохотнул еще разок. Затем он стал серьезен и уставился на меня. — Что это у тебя с рожей? — осведомился он. — Болезнь? Заразная?

Я сказал:

— Нет.

Удовлетворившись этим ответом, Константин Абэ сунул мне в руки засаленную тряпку и кивнул на котел:

— Вычисти.

Я посмотрел на тряпку и произнес:

— Я — помощник библиотекаря, господина Банакера.

— Ну да, — кивнул Абэ, — он ведь сам мне об этом сказал. Твоя служба началась. Не рассчитываешь же ты плавать на нашем корабле за просто так? Мы пассажиров не берем.

Ни к одному человеку на свете я не испытывал такой ненависти, как к Константину Абэ. Он был невысок ростом, худощав, с абсолютно лысой головой, которую смазывал маслом так, что она отбрасывала блики на стены. Цвет его кожи был желтоватый, разрез глаз неопределенный: они были раскосыми, но без изысканного тяжелого века, которое отличает азиатов. Просто криво вырезанные в желтой коже глаза. И еще они почти никогда не моргали.