Шлягер этого лета - [5]

В телекадре появились яхты, Таллинский залив, голубые волны и белые паруса. На одной из яхт ансамбль «Апельсин» исполняет песню, по своему настроению совершенно противоположную угнетенному душевному состоянию Катрин — это песня мажорная, быстрая, заразительная.

Время от времени кинокамера переносит нас с величавого, залитого солнцем залива в рабочую атмосферу телестудии.

У помоста стоит бледный Велло и глотает какие-то таблетки. Рядом появилась Ирис — видимо, помощник режиссера, — поднесла Велло стакан минеральной воды, заботливо вытерла ему лоб, поправила галстук и прическу…

В маленькой артистической зазвонил телефон. Трубку взял невысокого роста старик, который до этого старательно раскладывал в нужном ему порядке миниатюрные трубы, губные гармошки. Это Сапожнин, один из самых известных звезд эстонского варьете.

— Жак сейчас на месте? — спросили в трубке.

— Он еще не пришел.

— Говорит Катрин Пруун. Вы не знаете, когда он должен прийти?

— О, Катрин, привет! К сожалению, я не знаю.

Катрин звонила из дому. На стене, рядом с телефоном приколоты записки, на одной из них крупно начертано: «Не забыть! Обед! Велло придет в 16.00». Катрин сняла листок и разорвала его в мелкие клочки.

Та же артистическая в варьете чуть позже была набита битком. Несколько девушек, весело переговариваясь, надевали павлиньи хвосты. Катрин тихонько устроилась в углу возле окна.

На сцене выступает Сапожнин с каким-то своим мало известным номером. Его горячо и шумно приветствует публика. Под гром аплодисментов к старику из-за кулис выбегают девушки кордебалета, окружают его, и все вместе с удивительной легкостью танцуют.

…И вот программа закончена. В пустой комнате остались только Сапожнин и Катрин.

— Видно, Жак уже не придет, — сказала Катрин.

Старик ничего не ответил.

Полдень, зал варьете закрыт для посетителей.

На неосвещенной сцене, в пыльных лучах солнца, репетирует пара в балетных черных трико. То, что поздним вечером, в свете цветных прожекторов, обернется блеском, стремительностью и удивительной слаженностью, пока отдает лишь трудом и неимоверной усталостью. Танцоры уже не очень молоды, многое им, видно, надоело, а кое-что просто не получается.

Художественный руководитель Жак, маленький и меланхоличный, следит за репетицией с досадой.

Рядом с ним стоит Катрин. Здесь, в этом красноватом полумраке — в зале горит один цветной прожектор, окна задернуты черными шторами — Катрин кажется красивой, одухотворенной, таинственной. Никаких следов вчерашнего потрясения.

— Хорошо… Не очень хорошо… Чуть лучше… Ну, а это вообще никуда не годится! — комментирует Жак ход репетиции. — К тебе просто дозвониться невозможно.

— Да, я в последнее время редко бываю дома… — Катрин приветственно помахала остановившейся паре. — Привет, Рита! Привет, Яан!

— Как дела? — спросила Рита. — Ты к нам вернуться собираешься?

Катрин пожала плечами.

— Ладно! Подумаешь, покрутилась несколько месяцев с оркестром. Все эти Сочи, Гагры… — Рита пренебрежительно качнула головой. — Эй, супруг! Маг можешь сделать погромче?! Что ты мне тут под конец портачишь!

— Все я да я… — разозлился Яан, но все-таки поплелся к магнитофону. Вскоре они опять стали репетировать.

— Знаешь, — сказал Жак, — мне надо с тобой очень серьезно поговорить. Прямо и откровенно. У нас сейчас с солистами прямо беда. Лейли и Юхан с оркестром на Украине, Лембит ушел в другое варьете… Просто трагедия. Может, помиримся, Катрин, может, вернешься?

— Насовсем? — помолчав, спросила Катрин. — Или… Пока Лейли и Юхан вернутся?

— Нет-нет, не совсем так! Ты должна понять ситуацию. Твой неожиданный уход зимой…

— Но до этого я тут три года подряд пела… Впрочем, меня, наверное, уже успели забыть…

— Что ты, Катрин! У тебя ведь здесь и успех был, и все было. Не надо быть такой упрямой. Взять хоть твой репертуар — не я один, все это говорят… Тебе надо бы выбрать один настоящий шлягер. Ну, скажем, чтоб он стал шлягером этого лета. Такая песня, которую народ сразу запомнит. И тебя вместе с ней. Ты ведь можешь!

— Это все мило, — проговорила Катрин. — Но в один прекрасный день ты скажешь мне своим тихим, вежливым голосом: видишь ли, Катрин, твое время истекло. И какая разница, случится это через три месяца или послезавтра? Несколько недель назад, когда я, как побитая собака… Ах, это все равно… Дай лучше шанс какой-нибудь молоденькой девушке из эстрадной студии. Пусть покажет себя за эти несколько недель. А я, Жак, уже не в том возрасте, мне нужно что-то определенное.

— Ну, зачем ты так, молодые это молодые, а Пруун это Пруун, — не слишком уверенно сказал Жак. — Мне кажется, тебе надо вернуться. Знаешь, кто старое помянет… Не стоит злиться.

— Я не злюсь, Жак, пойми, я не злюсь. Такая уж наша работа. Только я устала от этого вечного дерганья.

— Не понимаю. Ты ведь всегда была такая спокойная и… сговорчивая. Ох, Катрин, Катрин…

— Значит, и у меня терпение лопнуло.

— Нет, нет, ты просто не понимаешь меня. И, кажется, я не совсем тебя понимаю. Знаешь, я тебе позвоню, ладно?

— Спасибо, Жак, но это, наверное, действительно не имеет смысла. Я все-таки попробую с «Кокосом». Или поищу себе нормальную работу. Надо же наконец научиться реально смотреть на вещи, вряд ли до конца жизни можно оставаться эстрадной певицей. А я совсем не против получать два раза в месяц зарплату. Конечно, я буду получать меньше, чем здесь, зато уж с гарантией… Всего хорошего, Жак. Пока, Рита. — И Катрин ушла.