Шлиман - [36]

Итак, не Шлиман заслужил печальную известность «пропагандиста» этого китайско-негритянско-индейского знака, которым в истории человечества ныне отмечен самый гнусный и самый позорный ее эпизод — фашизм.

* * *

Кроме керамики, раскопки в северной части Гиссарлыка дали много других интересных находок. Сначала путь преградила двухметровой толщины мраморная стена с остатками коринфских колонн. Стену вскрыли на протяжении девяноста метров. Несколько интереснейших надписей, высеченных на больших мраморных плитах, говорили о том, что здесь находилось святилище Афины. К сожалению, Шлиман неточно перевел одну из надписей и поэтому не понял, что эта стена принадлежала не храму собственно, а ограде храма, Но он вообще мало задерживался на изучении этой относительно поздней постройки, которую он отнес ко временам Лисимаха. Ради вскрытия более древних слоев Шлиман проломил стену и стал продвигаться вглубь.

Такая же участь постигла и часть «стены Лисимаха», на которую наткнулся северо-западный раскоп, и даже две стены, которые были отнесены Шлиманом уже к доисторической троянской эпохе. Ниже, под фундаментом храма, оказались руины странного дома, чрезвычайно древнего. Он состоял из восьми или девяти комнат и казался каким-то лабиринтом. Понять его происхождение и назначение было чрезвычайно трудно. Бережно его сохранив, Шлиман продолжал копать дальше. И вот, наконец, под многокомнатным домом он нашел стены, которые искал. Они носили следы страшного пожара.

Это уже могло служить серьезнейшим вещественным доказательством. Ведь Троя, воспетая Гомером, Троя эпохи Приама, погибла в огне!

Как одержимый Шлиман работал с утра до ночи. Он увеличил число рабочих и начал копать сразу в нескольких местах. Софья, все больше увлекаясь, помогала ему. Уже без гримасы принуждения читала она на ночь гомеровы гекзаметры. Шлиман помечал на своих письмах рядом с датой уже не «холм Гиссарлык», уже даже не «Троя», а прямо «Пергам Приама».[66]

Каждый день приносил открытия. В одном из домов были найдены гигантские глиняные сосуды — «пифосы». Любой из них легко мог вместить нескольких людей, стоящих во весь рост. Эти пифосы, вероятно, были хранилищами для зерна, масла, вина. Шлиман высказал предположение, что здесь находился дом виноторговца.

Еще поразительней были находки, начавшиеся с середины марта в южной траншее. На тридцатифутовой глубине в «горелом» слое открылась наклонная дорога, выложенная гладкими каменными плитами. На ней еще сохранились колеи, выбитые колесами. Если дорога, значит, она куда-то ведет! Шлиман бросил сюда сотню рабочих и принялся в бешеном темпе откапывать ее. Вскоре дорога привела к мощным, двойным воротам. Ворота были в стене, рядом с Большой башней.

Неудержимое шлиманское воображение тотчас назвало эти ворота Скейскими — главными воротами Илиона, через которые троянцы выходили на поле сражения. Поблизости от ворот нашлись и руины обширного дома, в котором Шлиман без колебаний признал «дворец Приама». Но, чтобы откопать весь «дворец», пришлось бы снести другое здание, много веков спустя построенное над ним и над мощеной дорогой. И здесь Шлиман показал, что недаром он стал серьезно учиться археологии. Он запретил разрушать более позднее здание, поняв, что оно будет необходимо для дальнейшего изучения Трои, для проверки ранее добытых результатов.

Год тому назад он спокойно снес бы эти стены.

Началась весна. Гнилая малярийная троадская весна с морозными ночами и жаркими днями. Оттаявшие болота зацвели, миллионы лягушек с вечера поднимали дикий крик, и Шлиман по ночам не мог заснуть. Он ворочался в постели, проклинал все на свете и старался уверить себя, что лягушки — причина его дурного настроения.

Но прилетели аисты, лягушки немного утихли, а настроение не улучшалось.

Все-таки нужно было найти нечто гораздо более солидное, чем ворота. Нужно было разрушить заговор молчания, который ученые филистеры[67] устроили вокруг Трои. Нужно было доказать им, что Генрих Шлиман не бросает слова на ветер.

Особенно оскорбительно было поведение профессора Курциуса. Этот ученый, историк и археолог, был в чести потому, что сумел сблизиться с придворными германскими кругами. Летом 1872 года Курциус со своими учениками совершил экскурсию по Троаде. Шлиман в это время был уже в Афинах. В брошюре, описывающей экскурсию, Курциус удостоил Шлимана следующими пренебрежительными словами: «Мужик из Хыблака повел нас на Гиссарлык, где раньше с большим усердием копал Шлиман». И больше ни слова.

Как ослеплен должен быть человек, которого даже величественные стены раскопанной Трои не сумели заставить отказаться от предвзятого предубеждения к «самозванцу».

«Профессиональных специалистов» нужно было ошеломить чем-нибудь потрясающим.

А потрясающего по-прежнему не было.

Шлиман решил уточнить топографию Трои. Холм Гиссарлык был слишком мал для большого города с многотысячным населением. Шлиман считал его Пергамом. Самый город, очевидно, лежал в долине, под холмом. Открытие этого нижнего города должно было внести полную ясность в вопрос.

В мае, когда немного обсохла земля, в разных местах долины стали рыть глубокие колодцы, доходившие до материка. Разведка принесла действительно неожиданные результаты: много глиняных черепков, остатков строений и могил, но ни малейших следов доисторических поселений! Все находки в долине были не старше «эллинской» эпохи. Шлиман должен был признать, что ошибался: вся Троя Гомера, очевидно, умещалась на плато Гиссарлыка, и пышный город, воспетый великим слепцом, приходилось признать порождением поэтического вымысла, принявшего поистине «гомерический» размах!