Шли бои - [67]

Я смотрю, как он пьет. Меня всего корежит: я ведь никогда не пил из бутылки. Думаю, что делать, если Вильк протянет бутылку мне. Но Вильк, словно прочитав мои мысли, подает бутылку Гартману. Тот берет ее и выпивает водку до дна. Я улыбаюсь и говорю:

— Это по-русски.

— Я же родился в России, — поясняет Гартман.

Я пытаюсь шутить:

— Черт знает, что получается. Шел на встречу с немцами, а встречаюсь с русскими.

— Нет, я немец, но родился в Москве. В тысяча девятьсот двенадцатом году, — говорит Гартман.

Встреча подходит к концу. Теперь, в 1946 году, я не жалею, что пошел на эту встречу. Гартман и Ромахов позже хорошо поработали на нас. Благодаря им я получил много ценных информаций, в том числе подробные данные о 17-й немецкой армии, занимавшей оборону в районе Сандомира, а также о расположении в Кракове почти всех немецких воинских частей. Так что Краковский гарнизон нами был уже полностью разведан…

Ноябрь кончается. Вместе со Скалой снова идем в горы к партизанам. По возвращении Гартман вручает мне «аусвайс» — документ, подтверждающий, что я работаю в немецком абвере в Кшешовице.

И вот я «сотрудник» немецкого абвера. Кроме документов получаю разрешение на ношение оружия и продовольственные карточки. Теперь я могу свободно ходить по Кракову».

Смелое решение Алексея позволило ему получать сведения, что называется, из первых рук. Благодаря документам он мог свободно передвигаться.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Последние дни неволи

Немцы укрылись со своим смертоносным кабелем в центре форта на Пастернике. После занятия форта гитлеровцы усилили его охрану. Сообщили об этом Алексею. Радиостанция в свою очередь передает эти сведения в штаб. Теперь мы уже твердо знаем, что кабель соединен со всеми заминированными объектами города, что немцы установили здесь приспособление для произведения одновременного взрыва нажатием кнопки или включением рубильника. Последние работы закончились еще в первых числах января 1945 года. Эти данные Шаповалов получил от Гартмана и Ромахова.

В самом Кракове сосредоточено много немецких войск, которые занимают позиции в дотах и других оборонительных сооружениях города.

Одновременно началась эвакуация учреждений и немецкого гражданского населения. Оно в панике покидало Краков. Уходили по шоссе, которое ведет в Катовице. Мы непрерывно вели наблюдение за шоссе и железной дорогой. Партизаны Армии Людовой в городе и его окрестностях еще больше активизировали свою деятельность в интересах советской разведки. Шаповалов каждый день получал многочисленные ценные донесения. Алексей то колесил по окрестностям, то приходил к нам, то отправлялся на условленную встречу с Гартманом. Если донесения были точные, Валя в отсутствие Шаповалова передавала их советским радистам.

Гитлеровцы готовились к тому, что Красная Армия нанесет удар по Кракову с востока. Они разрабатывали свои планы с учетом того, что удар будет наноситься вдоль основной железной дороги и шоссе, идущих из Тарнува и Бохни. Алексей успокаивал нас:

— Мы не допустим, чтобы бои шли в Кракове. Считайте, что это последние минуты пребывания немцев в городе.

Наступило 17 января. Поля покрывал снег. И хотя зима в том году не была снежной, вершина холма Костюшко отливала серебром на фоне бледной лазури неба, а когда его окутывали облака, он искрился снежной белизной. Холм был для меня символом стойкости. С восточной окраины города до нас долетали глухие взрывы. Мы каждым нервом чувствовали приближение решающего часа.

Михайлов и Ольга перебрались с радиостанцией в окрестности Мысленице. Шаповалов попросил Валю отнести им важное донесение и сразу же возвращаться.

Валя отправилась в путь. Ей нужно было кружить, путать следы, потому что на дорогах, ведущих на запад, все время образовывались заторы из гитлеровских автомашин, которые везли живую силу и технику вермахта. Валя благополучно добралась до капитана Михайлова и вручила ему пакет с донесением. В обратный путь двинулась в тот же день, то есть 17 января. До Кракова добралась к вечеру. Увидев ее, мы облегченно вздохнули.

— Дороги забиты машинами с солдатами. Похоже, что гитлеровцы удирают сломя голову, — рассказывала она нам.

Не успела она рассказать нам, как дошла до Михайлова, Алексей прервал ее:

— У меня есть еще одно очень важное дело. Было бы хорошо, если бы ты еще раз смогла сходить к Михайлову.

Мы накормили Валю, дали ей сухую обувь и платье. Шаповалов поднялся и стал прощаться с нами.

— Мне нужно еще побывать в Кшешовице и на главной дороге. Может, заберусь и дальше. Документы у меня есть.

— Тогда до завтра.

— До завтра.

Валя уже собралась уходить, но в этот момент завыли сирены: воздушная тревога. Ей так и не удалось уйти.

Освобождение

Мы находились в домике в Броновице. После объявления воздушной тревоги все жильцы спустились в подвал. Мы пошли за ними. Грохотала зенитная артиллерия.

— Наверно, пробная тревога.

— Какая там пробная. Не видите, что делается? Это советские самолеты.

Стрельба то стихала, то вспыхивала с новой силой. Мы не вылезали из подвала. Было уже за полночь. Начался новый день. 18 января 1945 года.

Отбой все не объявляли. Час проходил за часом. Мы с напряжением прислушивались к редким взрывам. Нам казалось странным, что они долетали с западной окраины Кракова. Ночь кончалась. Занимался серый рассвет. Через подвальное оконце мы выглянули на улицу. Ни одной живой души. Стоявший рядом со мной Антоний Слива, цепляясь за выступы в кирпичной стене, вскарабкался повыше.