Шли бои - [62]

Шрифт
Интервал

— Гут, зер гут! — похвалили немцы.

Снежная крупа с дождем налетала часто. Холод не унимался. Мы приготовили для хозяев несколько литров самогону, чтобы им было чем как следует угостить немцев. Штаб приказал срочно выполнить задание.

А пока мы продолжали передавать сведения о передвижении немецких войск, о строящихся укреплениях.

В один из дней работавшие на рву немцы снова заглянули к нашему хозяину. Он и его жена то и дело подливали в их стопки самогон. Немцы захмелели, развеселились. Хозяин решил немного пощекотать им нервы. Жестами и несколькими немецкими словами он дал им понять, что в Краков войдут советские войска.

— О найн! — крикнул один из них. — Вр-р-р-рум! Он вскинул вверх руки и вытаращил глаза.

Крестьянин догадался, что это могло означать: взрыв.

В общем-то мы и раньше уже догадывались, для чего предназначался кабель. «Беседа» же крестьянина с немцами подтвердила наши предположения. Теперь оставалось узнать, в каком месте будет установлено приспособление для включения тока. От кабеля в различные части города должны были отходить ответвления.

Немцы продолжали копать.

В западне

Шаповалов получил задание разведать гитлеровские отряды и части, расположенные в Величке. Ему были также необходимы новые документы. Их неплохо обрабатывал Бохенек.

Как-то рано утром Алексей, Валя и я отправились на краковский вокзал понаблюдать за выездом людей на окопные работы. Смешались с людьми. В один из моментов мы с Алексеем пошли к привокзальному киоску купить газету. К нам подошли темно-синие полицейские и потребовали документы о занятости на рытье окопов. Алексей предъявил свой документ. Я же не знал, что делать, потому что не имел такого удостоверения.

— Я как раз собрался на работу, — объяснил я.

Но это не помогло. Алексей и Валя отошли, а меня задержали и отвели в тюрьму, где уже находилось около двухсот человек. Во время проверки немцы ругались, что мы уклоняемся от рытья окопов и не хотим помогать им бороться с большевиками. Размахивали над нашими головами нагайками и угрожали штрафными лагерями.

В тот же день нас погнали работать на скалы Твардовского. Перед этим у всех отобрали документы. У меня было только фиктивное удостоверение, подтверждавшее, что я работаю откатчиком у одного хозяина в Плашуве под Краковом.

Каждое утро мы выходили на работу, а вечером нас снова пригоняли в тюрьму на Монтелюпихе.

Я начал подумывать о побеге. Нас охраняло всего около двадцати солдат. Если бы подобрать группу смельчаков, то по дороге на работу можно было бы разоружить гитлеровцев.

К счастью, на работах мы могли видеться с родными или знакомыми за соответствующий выкуп, то есть за водку. Этим воспользовалась Валя, через которую я договорился с Шаповаловым о побеге. С некоторыми задержанными осторожно начал вести разговоры. Так я познакомился с товарищами Стефаном Бартыком и Францишеком Серадзким, но, кроме них, больше никто не отваживался принять участие в нападении на охранявших нас солдат. Меня охватила бессильная злоба.

Оставалось одно — подкупить немцев. Все организовала Валя. Она нашла фольксдойча, согласившегося на сделку, и вручила ему собранные товарищами деньги, Я просто не поверил своим ушам, когда однажды вечером двери нашей камеры открылись и я услышал:

— Зайонц, хераус!

Я быстро попрощался с Бартыком (мы с ним находились в одной камере).

Дежурный отвел меня к пожилому немцу, который сидел за столом, держа трубку в зубах. Я получил от него свое удостоверение.

— Лос! — бросил он сквозь зубы. — Черт! Иди к маме!

Ко мне подошли двое в штатском. Мне это не понравилось. Выходя вместе с ними, я посмотрел, не стоит ли во дворе или за воротами полицейская машина. Но ее нигде не было видно. Штатские свободно говорили по-польски. Один из них спросил, где я живу и на каком трамвае поеду домой. Мы вошли в «тройку». Снова «тройка», вспомнил я, счастливый номер! И про себя засмеялся. У почтамта мы пересели на другой трамвай, чтобы ехать дальше, до Броновице.

Штатские заявили, что им поручено проводить меня до квартиры. Я глазам своим не поверил, когда они выскочили из трамвая, шедшего к Броновице. На всякий случай вышел на предпоследней остановке, посмотрел, не следит ли кто за мной, потом полем пошел к дому. Постучал в окно условным стуком. На пороге меня встретила Валя.

— Я так волновалась. Вот Алексей обрадуется, — были ее первые слова.

С того момента, как я попал в облаву, прошло девять дней. Мы перебросились с Валей всего несколькими словами. Я сразу же пошел в поле, чтобы, соблюдая все меры предосторожности, переждать там до утра, пока не кончится комендантский час.

На рассвете мы с Валей отправились на встречу с Шаповаловым. Встреча с лейтенантом была радостной. Мы даже посмеялись над необычным приключением, происшедшем со мной.

Борьба продолжается

Мы работали вовсю. Нам помогали и совсем молодые ребята. Двенадцатилетний Сташек, сын Шафарского, неутомимо считал проходившие через станцию в Бореке-Фаленцком эшелоны, записывал каждый танк и каждое орудие, перерисовывал цветные обозначения войсковых частей. Под колючей проволокой ограждения пробирался в лагерь в Плашуве маленький Ясь Слива. Он передавал арестованным важные сведения.


Рекомендуем почитать
Мы отстаивали Севастополь

Двести пятьдесят дней длилась героическая оборона Севастополя во время Великой Отечественной войны. Моряки-черноморцы и воины Советской Армии с беззаветной храбростью защищали город-крепость. Они проявили непревзойденную стойкость, нанесли огромные потери гитлеровским захватчикам, сорвали наступательные планы немецко-фашистского командования. В составе войск, оборонявших Севастополь, находилась и 7-я бригада морской пехоты, которой командовал полковник, а ныне генерал-лейтенант Евгений Иванович Жидилов.


Братья Бельские

Книга американского журналиста Питера Даффи «Братья Бельские» рассказывает о еврейском партизанском отряде, созданном в белорусских лесах тремя братьями — Тувьей, Асаэлем и Зусем Бельскими. За годы войны еврейские партизаны спасли от гибели более 1200 человек, обреченных на смерть в созданных нацистами гетто. Эта книга — дань памяти трем братьям-героям и первая попытка рассказать об их подвиге.


Сподвижники Чернышевского

Предлагаемый вниманию читателей сборник знакомит с жизнью и революционной деятельностью выдающихся сподвижников Чернышевского — революционных демократов Михаила Михайлова, Николая Шелгунова, братьев Николая и Александра Серно-Соловьевичей, Владимира Обручева, Митрофана Муравского, Сергея Рымаренко, Николая Утина, Петра Заичневского и Сигизмунда Сераковского.Очерки об этих борцах за революционное преобразование России написаны на основании архивных документов и свидетельств современников.


Товарищеские воспоминания о П. И. Якушкине

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Последняя тайна жизни

Книга о великом русском ученом, выдающемся физиологе И. П. Павлове, об удивительной жизни этого замечательного человека, который должен был стать священником, а стал ученым-естествоиспытателем, борцом против религиозного учения о непознаваемой, таинственной душе. Вся его жизнь — пример активного гражданского подвига во имя науки и ради человека.Для среднего школьного возраста.Издание второе.


Зекамерон XX века

В этом романе читателю откроется объемная, наиболее полная и точная картина колымских и частично сибирских лагерей военных и первых послевоенных лет. Автор романа — просвещенный европеец, австриец, случайно попавший в гулаговский котел, не испытывая терзаний от утраты советских идеалов, чувствует себя в нем летописцем, объективным свидетелем. Не проходя мимо страданий, он, по натуре оптимист и романтик, старается поведать читателю не только то, как люди в лагере погибали, но и как они выживали. Не зря отмечает Кресс в своем повествовании «дух швейкиады» — светлые интонации юмора роднят «Зекамерон» с «Декамероном», и в то же время в перекличке этих двух названий звучит горчайший сарказм, напоминание о трагическом контрасте эпохи Ренессанса и жестокого XX века.