Шли бои - [10]

Шрифт
Интервал

Согласно плану группы отошли к оврагу. Шимоняк, Подборский и его жена Эльжбета разместили гвардейцев из гетто в подготовленных для них квартирах, где они находились до самого утра. В гетто гвардейцы больше не вернулись.

Это была первая серьезная операция краковских гвардейцев. Мы провели ее без потерь.

После операции

В течение нескольких дней после операции наши товарищи специально ходили по городу, прислушивались к тому, что говорят люди, и наблюдали за поведением гитлеровцев. Город был полон самых различных слухов. Одни считали операцию попыткой поднять восстание в Кракове. Другие предполагали высадку какого-то десанта. Кое-кто ворчал: «Какие-то негодяи не дают немцам покоя». До сих пор комендантский час начинался в одиннадцать часов вечера. После операции его передвинули на восемнадцать. В городе чувствовалось напряжение.

После шести часов вечера на улицах появлялись патрули. Перед большими кафе и ресторанами «только для немцев» немцы выставили вооруженную охрану.

Декабрьский удар явился как бы сигналом для начала более активной борьбы с оккупантами. Мы строили различные планы. Удавшееся нападение гвардейцев укрепило веру в возможность успешного осуществления их.

26 декабря в одном из домов на улице Лимановского в Подгуже собрался городской комитет ППР. Надо было оценить обстановку, сложившуюся после успешного выполнения боевого задания. На собрание пришли Дзивлик, Шумец, Кравец, Хальбрайх. Собрались мы у товарища Юзефа Крупы, студента химического факультета Ягеллонского университета. После того как была сделана оценка создавшейся в городе обстановки, мы с Якубом сделали отчет Веберу о проведенной операции.

Слова попросил Кравец.

— Больше таких выступлений. Не давать немцам ни минуты покоя, — говорил он. — У меня, товарищи, есть предложение. Я думаю, вы меня поддержите. Следующий удар надо нанести по бирже труда на Любельской улице. Мы не должны позволять немцам вывозить наших людей на работу в Германию. Сожжем помещение и картотеку. Это спасет многих.

Дзивлик, Шумец и остальные товарищи поддержали предложение Кравеца. Приступили к обсуждению. Главная трудность состояла в том, что у нас не было динамита.

Шумец решил переговорить с товарищами из ППС и предложить им принять участие в этой операции, поскольку они располагали динамитом.

Товарищ Крупа взялся сделать самозапал для динамита. Кравец и Шумец взяли на себя ответственность за подготовку операции.

Начался 1943 год. Я с нетерпением ждал Вебера. Хотелось поделиться с ним новыми планами. Приехал он точно в условленное время. Нападение на биржу труда в Кракове он считал правильным. Согласился провести эту операцию совместно с товарищами из ППС, с которыми поддерживал связь Шумец.

Потом мы встретились с Малиновским и Хальбрайхом. Обсудили самые актуальные вопросы. Вебер и Петр, захватив отчеты о нападении на кафе «Циганерия», уехали в Варшаву, в ЦК ППР.

Перед отъездом они уверили меня, что вернутся через несколько дней и непременно встретятся со мной. Тогда я не знал, что мы больше не увидимся.

Малиновский и Слива были всем нам очень близки. Роман Слива, худощавый высокий шатен, родом из Домбровского бассейна, несмотря на свою молодость, имел богатый политический и жизненный опыт. Все мы ценили и уважали его. Францишек Малиновский, пятидесятилетний мужчина, всегда был полон энергии. Много знал. Без работы не мыслил себе жизни. О партии всегда говорил просто и понятно.

Перед отъездом Слива связал меня с товарищем Леонидом Четырко, русским. Это было для меня приятной неожиданностью. (Правда, позже я узнал, что Четырко родом из Виленской области, но мы привыкли называть его русским.) В городе он находился уже несколько месяцев. Худощавый, высокий, с продолговатым лицом. Никогда не проявлял нервозности. Окончил политехнический институт. В Краковское воеводство его забросили с разведывательной группой. Четырко был членом ВКП(б). Хорошо знал русский язык.

Он начал активно помогать нам организовывать Гвардию Людову. Нередко мы обсуждали с ним тактику боя. Он учил нас методам ведения партизанской борьбы.

Четырко имел богатый опыт партизанской борьбы. Хорошо знал тактику. Сам он был разведчиком и радистом. Передатчик он спрятал на одной из конспиративных квартир в Кракове.

Вместе с Четырко мы с нетерпением ждали возвращения из Варшавы Вебера и Петра. Прошло несколько дней. Ни Слива, ни Малиновский не появились. Мы начали беспокоиться. А вскоре (это было в начале января) узнали то, чему никто из нас не хотел верить. Известие об их аресте принес Шумец. Он пришел ко мне вместе с Косиньским из Бялы-Прондник на квартиру Шимоняка. По выражению их лиц я понял, что они принесли недобрые вести. Косиньский глухо сказал:

— Вы должны немедленно покинуть эту квартиру. Сливу и Малиновского гестапо арестовало уже здесь, в Кракове, после их возвращения из Варшавы.

— Как это произошло? — спросил я Косиньского.

— В квартире, где они жили, гестапо устроило засаду. Я тоже попался бы, если бы не заметил, что условного знака, о котором у нас была договоренность, нет.

Шумец и Косиньский посоветовали как можно скорее поменять квартиру. Ведь Вебер и Петр бывали здесь неоднократно.


Рекомендуем почитать
Мы отстаивали Севастополь

Двести пятьдесят дней длилась героическая оборона Севастополя во время Великой Отечественной войны. Моряки-черноморцы и воины Советской Армии с беззаветной храбростью защищали город-крепость. Они проявили непревзойденную стойкость, нанесли огромные потери гитлеровским захватчикам, сорвали наступательные планы немецко-фашистского командования. В составе войск, оборонявших Севастополь, находилась и 7-я бригада морской пехоты, которой командовал полковник, а ныне генерал-лейтенант Евгений Иванович Жидилов.


Братья Бельские

Книга американского журналиста Питера Даффи «Братья Бельские» рассказывает о еврейском партизанском отряде, созданном в белорусских лесах тремя братьями — Тувьей, Асаэлем и Зусем Бельскими. За годы войны еврейские партизаны спасли от гибели более 1200 человек, обреченных на смерть в созданных нацистами гетто. Эта книга — дань памяти трем братьям-героям и первая попытка рассказать об их подвиге.


Сподвижники Чернышевского

Предлагаемый вниманию читателей сборник знакомит с жизнью и революционной деятельностью выдающихся сподвижников Чернышевского — революционных демократов Михаила Михайлова, Николая Шелгунова, братьев Николая и Александра Серно-Соловьевичей, Владимира Обручева, Митрофана Муравского, Сергея Рымаренко, Николая Утина, Петра Заичневского и Сигизмунда Сераковского.Очерки об этих борцах за революционное преобразование России написаны на основании архивных документов и свидетельств современников.


Товарищеские воспоминания о П. И. Якушкине

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Последняя тайна жизни

Книга о великом русском ученом, выдающемся физиологе И. П. Павлове, об удивительной жизни этого замечательного человека, который должен был стать священником, а стал ученым-естествоиспытателем, борцом против религиозного учения о непознаваемой, таинственной душе. Вся его жизнь — пример активного гражданского подвига во имя науки и ради человека.Для среднего школьного возраста.Издание второе.


Зекамерон XX века

В этом романе читателю откроется объемная, наиболее полная и точная картина колымских и частично сибирских лагерей военных и первых послевоенных лет. Автор романа — просвещенный европеец, австриец, случайно попавший в гулаговский котел, не испытывая терзаний от утраты советских идеалов, чувствует себя в нем летописцем, объективным свидетелем. Не проходя мимо страданий, он, по натуре оптимист и романтик, старается поведать читателю не только то, как люди в лагере погибали, но и как они выживали. Не зря отмечает Кресс в своем повествовании «дух швейкиады» — светлые интонации юмора роднят «Зекамерон» с «Декамероном», и в то же время в перекличке этих двух названий звучит горчайший сарказм, напоминание о трагическом контрасте эпохи Ренессанса и жестокого XX века.