Шлейф - [22]
Единый фронт
Куда отвезли Владимира Абрамовича? Правильней было бы на Шпалерную. Там хорошая библиотека. К тому же в той тюрьме некогда сидел Владимир Ульянов, лепил из хлеба чернильницы, писал молоком шифрованные послания соратникам… Одиночка, в которой Ульянов провел год с гаком, если отсчитывать от декабря 1895-го, вряд ли походила на натурный рисунок Лансере 1931 года. Можно вообразить, что в октябре 1922-го там была та же тяжелая зеленая дверь с глазком. Об одиночке, равно как и о вешалке для пальто, и речи быть не могло. Подъем, тридцать мужских особей по команде встряхивают набитые соломенной трухой матрацы, пылища, спертый воздух, нестерпимая для организма очередь в уборную…
На записку Давида, в которой тот обещал немедленно разобраться с грубейшей ошибкой, Владимир Абрамович ответил уклончиво: «Язык зла правил не знает». Строитель вавилонской башни Пролеткульта живет в ином измерении. Какие могут быть ошибки, когда правит шабаш? Процессы по делу профессора Таганцева, который, якобы возглавил «Петроградскую боевую организацию», расстрел главного зачинщика вместе с женой, расстрел Гумилева, расправа над духовенством в зале бывшего Дворянского собрания…
Одних убивают, других высылают. Лучше бы, конечно, выслали. Да нейтральному представителю интеллигенции, коим мнил себя Владимир Абрамович, Троцкий такого подарка не сделал. А Айхенвальду сделал. Допек его «этот философский, эстетический, литературный, религиозный блюдолиз». Эта «мразь и дрянь» пять лет накопляла «свой гной низверженного приживала», да так и не успела вовремя сбежать «из пределов «бесславия». А теперь НЭП открыл шлюзы его творчеству. И он осмелел. Вынес в литературу свои длинные уши, свои эстетические копыта и злобный скрип своих изъеденных пеньков… У диктатуры не нашлось в свое время для подколодного эстета — он такой не один — свободного удара хотя бы древком копья. Но у нее, у диктатуры, есть в запасе хлыст, и есть зоркость, и есть бдительность. И этим хлыстом пора бы заставить Айхенвальда убраться за черту…».
Такого рода лексику не переваривал ни ум, ни желудок Владимира Абрамовича. Ум не нагляден, а то, что с учетом общего отхожего места творилось с желудком, лучше опустить.
«А ведь наружная жизнь преображается до неузнаваемости, — думал он, подтираясь страницей с траурными объявлениями. — Горит всю ночь электричество. Невский залит огнями дуговых фонарей. Трамвай до полуночи. Дома у нас звонит телефон. Все волнуются, спрашивают, что случилось… Домашние хорошо одеты, едят белый хлеб, густо мажут маслом; исчезла каша, селедка. Появились фрукты, виноград…»
За дверью раздались шаги. Уступив пришельцу смердящий трон, Владимир Абрамович поплелся в камеру, нащупал в изголовье карандаш и продолжил думать в письменной форме. В оборот пошли пустые поля газеты.
«На душе словно мозоли выросли, огрубела кожа. Чертовщина повседневной тупости. Вот она, опустошенная душа интеллигенции, наполненная страхом за жизнь. Голод… Мать съедает больного сына… Страна, в которой живут людоеды. Жуткие строки газетных корреспонденций. Равнодушие пропускает это сквозь уши и продолжает копаться в будничном мусоре.
Разбежались по окраинам блузники. Беднота голодает в одиночку, неслышно, незаметно. Тройные подбородки, мясистые затылки русские, иностранные — занимают все больше и больше места на тротуарах, в кафе, кинематографах, в приемных ответственных работников. Едят и пьянствуют на виду в открытых настежь ресторанах.
Новая буржуазия сочнее, ядренее старой; она постоит за свои права и дешево «завоевания» революции не уступит. Все эти годы терлась она в разных советских и кооперативных учреждениях, великолепно владеет революционным жаргоном, легко бросает налево и направо слова „товарищ“, „коллектив“, „комитет“ и т. д., где надо покрикивает, где надо подлаживается; не любит политики, но охотно ругает эмиграцию, белых; презирает эсеров, меньшевиков вообще, теоретизирует по части отвлеченностей, схем, особенно высмеивает идеалистов; хлопает собеседника по плечу, щедра на взятки, любит показать свою стремительность, рискует, обманывает, не знает традиций, не дорожит общественным мнением (которого, впрочем, и нет), живет и довольна, коллекционирует все, что дорого, жадничает и облизывается, и знает цену своему благополучию. Из литературы любит мемуары сановников (воспоминания гр. Витте имели огромный успех!); обязательно раздобудет старые сервизы; поспешно сбивается на старый покрой платья; заводит своих меценатов, свои салоны; тоскует на театральных премьерах; страшно хочет иметь своих любимцев-артистов на сцене, лошадей на ипподроме; еще пока вздыхает, но все громче и наглее, по усадьбам, дачным особнякам, парникам и оранжереям; усаживается только в спальных вагонах, требует ресторанов, киосков, экспрессов, тишины и комфорта. Ни пяди „блаженства“ уступить не хочет; за все согласна платить, в этом непреодолимая ее сила, и поэтому все выполняется по щучьему ее велению».
Заполнив словами поля по всему периметру, Владимир Абрамович спрятал газету в пальто, которым пользовался для возвышения головы, и спохватился: с чем же идти в клозет? Нужда, меж тем, подступала.
Эта книжка не только о том, «как любить детей» (цитирую название одной из книг Януша Корчака). Она еще об обучении лепке. Но как ни странно, в ней нет почти никаких практических советов. Ни изложения конкретной методики обучения, ни системы последовательно усложняющихся заданий...
Елене Макаровой тесно в одной реальности. Поэтому она постоянно создает новые. И ведет оттуда для нас прямые репортажи при помощи книг, выставок, документальных фильмов и всяких других художественных средств, делающих невидимые большинству из нас миры видимыми. Словом, Макарова доказала, что телепортация – не просто выдумка фантастов, а вполне будничное дело. И для того, чтобы в этом убедиться, остается только следить за ее творчеством. Елена Макарова – писатель, историк, арт-терапевт, режиссер-документалист, куратор выставок.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Как дети воспринимают и осваивают окружающий мир? Как развить творческое начало в каждом ребенке, помочь ему выразить себя? При каких педагогических условиях занятия искусством, межличностные отношения становятся средством самопознания, эмоционально-нравственного развития? Над этими и другими проблемами размышляет автор, писатель и педагог художественной студии, рассказывая о своем опыте общения с детьми.Для широкого круга читателей.
Роман написан от первого лица. Художница и педагог Фридл Дикер-Брандейс пересматривает свою жизнь после того, как ее физическое существование было прервано гибелью в газовой камере. В образе главной героини предстает судьба целого поколения европейских художников, чья юность пришлась на Первую, а зрелость на Вторую мировую войну. Фридл, ученица великих реформаторов искусства – И. Иттена, А. Шёнберга, В. Кандинского, и П. Клее – в концлагере учит детей рисованию. Вопреки всему она упорно верит в милосердие, высший разум и искусство.Елена Макарова – писатель, историк, искусствотерапевт, режиссер-документалист, куратор выставок.
Это необыкновенная книга. Проза? Да, безусловно. Убеждает с первых же страниц. И дело не только в том, что ее автор, Елена Макарова, пишет так, что, начав читать, оторваться трудно. Это, так сказать, ее фирменная фишка. Но еще и в том – и это, быть может, даже важнее, – что характеры она лепит так, что в их достоверности невозможно усомниться. Это же можно сказать и об обстоятельствах, в которых живут и действуют герои. Немолодой уже женщине, живущей в Сиднее и давным-давно эмигрировавшей из России, приходит нежданная бандероль, а в ней – некий литературный текст о ней самой.
Кабачек О.Л. «Топос и хронос бессознательного: новые открытия». Научно-популярное издание. Продолжение книги «Топос и хронос бессознательного: междисциплинарное исследование». Книга об искусстве и о бессознательном: одно изучается через другое. По-новому описана структура бессознательного и его феномены. Издание будет интересно психологам, психотерапевтам, психиатрам, филологам и всем, интересующимся проблемами бессознательного и художественной литературой. Автор – кандидат психологических наук, лауреат международных литературных конкурсов.
Внимание: данный сборник рецептов чуть более чем полностью насыщен оголтелым мужским шовинизмом, нетолерантностью и вредным чревоугодием.
Автор книги – врач-терапевт, родившийся в Баку и работавший в Азербайджане, Татарстане, Израиле и, наконец, в Штатах, где и трудится по сей день. Жизнь врача повседневно испытывала на прочность и требовала разрядки в виде путешествий, художественной фотографии, занятий живописью, охоты, рыбалки и пр., а все увиденное и пережитое складывалось в короткие рассказы и миниатюры о больницах, врачах и их пациентах, а также о разных городах и странах, о службе в израильской армии, о джазе, любви, кулинарии и вообще обо всем на свете.
Захватывающие, почти детективные сюжеты трех маленьких, но емких по содержанию романов до конца, до последней строчки держат читателя в напряжении. Эти романы по жанру исторические, но история, придавая повествованию некую достоверность, служит лишь фоном для искусно сплетенной интриги. Герои Лажесс — люди мужественные и обаятельные, и следить за развитием их характеров, противоречивых и не лишенных недостатков, не только любопытно, но и поучительно.
В романе автор изобразил начало нового века с его сплетением событий, смыслов, мировоззрений и с утверждением новых порядков, противных человеческой натуре. Всесильный и переменчивый океан становится частью судеб людей и олицетворяет беспощадную и в то же время живительную стихию, перед которой рассыпаются амбиции человечества, словно песчаные замки, – стихию, которая служит напоминанием о подлинной природе вещей и происхождении человека. Древние легенды непокорных племен оживают на страницах книги, и мы видим, куда ведет путь сопротивления, а куда – всеобщий страх. Вне зависимости от того, в какой стране находятся герои, каждый из них должен сделать свой собственный выбор в условиях, когда реальность искажена, а истина сокрыта, – но при этом везде они встречают людей сильных духом и готовых прийти на помощь в час нужды. Главный герой, врач и вечный искатель, дерзает побороть неизлечимую болезнь – во имя любви.
Настоящая монография представляет собой биографическое исследование двух древних родов Ярославской области – Добронравиных и Головщиковых, породнившихся в 1898 году. Старая семейная фотография начала ХХ века, бережно хранимая потомками, вызвала у автора неподдельный интерес и желание узнать о жизненном пути изображённых на ней людей. Летопись удивительных, а иногда и трагических судеб разворачивается на фоне исторических событий Ярославского края на протяжении трёх столетий. В книгу вошли многочисленные архивные и печатные материалы, воспоминания родственников, фотографии, а также родословные схемы.