Школьники - [6]
Ленинский парк еще молодой, его насадили всего три или четыре года назад, а вот уж он как хорошо вырос. Когда я бываю в нем, я всегда ищу те два молодых тополя, которые посадили мы с папой.
На месте парка был огромный пустырь, и я его еще даже помню. И вот однажды, к Первому мая, объявили день общественного насаждения парка. К этому дню пустырь очистили и приготовили для посадки. Кто хотел, мог притти и посадить дерево. Мы тогда с папой тоже пошли и посадили два молоденьких, молоденьких тополька.
Я помню, что работала тогда масса, масса людей, а руководили посадкой садовники.
В один день насадили весь парк. Люди со всего города ходили смотреть на него, как на чудо, — ведь еще вчера здесь было голое место…
И он так чудно растет, и наши тополи уже стали большие.
Мы их так и называем "наши", и когда ходим с папой весною или летом гулять, всегда их отыскиваем и смотрим на них. И так приятно, что мы их посадили.
Мы гуляли в Ленинском парке часа полтора. Сидели на скамейках; то в одной части посидим, то в другой. То ходим и смотрим. Еще на грядках левкои, а ведь какая поздняя уже осень.
Нагулялись вволю.
Бранды живут недалеко от парка. К нашему огорчению мы не застали дома отца Бранда.
Гриша Иванов тихонько постучал в дверь. Она была не заперта, и мы сразу же и вошли. Не было дома и нашего Бранда. Нас встретила его мать.
— Гм… — пробормотала она, когда мы сказали, что мы школьники. — А Ваньки-то дома нету.
— А отец его дома? — решительно спросил Иванов.
— Нету… И его нету… А вам зачем, по какому делу?
Мы посмотрели друг на друга и решили не говорить.
— Нам к нему. Мы подождем, можно?
— Ждите, — не очень ласково сказала она.
Мы сели тут же в первой комнате… Мы молчали. Мать Ваньки Бранда варила на печке обед.
Так сидели мы тихо, и она тихо работала. Так прошло некоторое время. Вдруг мать Бранда выглянула в окно и злым голосом закричала:
— Ах, жидовка, опять выбивает веник возле моего белья, Не успела вчера досушить и вот тебе. — Она распахнула дверь на лестницу и закричала.
Из другой двери, на той же лестнице, выскочила маленькая женщина и тоже закричала.
Ну и ссорились они!
У нас, в нашем жакте ссоры редки. Мама даже всегда говорит, что наш жакт самый тихий во всем городе, что всюду женщины страшно ссорятся.
Ну и ссорились они!
Мы только переглядывались.
— Здорово, — бормотал Витя. — Вот бабы!
— Несознательные они, — сердито проговорил Иванов. А Саша так и впился в них своими блестящими глазами.
Брандова мать действительно здорово орет. У нее глотка, как у здорового солдата. Ну и кричит. Она называла соседку — жидовкой (мы посмотрели друг на друга, — так вот откуда такой Бранд), кричала — "чтоб тебя холера задушила".
— Это любимое ругательство у несознательных баб, — проговорил Иванов.
Соседка тоже ругалась и кричала.
— Вы же хулиганы, черносотенка ты. Если бы не твой муж, тебя бы давно выкинули из жакта. Теперь не то время, нечего мне тебя бояться…
Я удивлялся, как не стыдно матери Бранда браниться при нас. Но она не обращала на нас никакого внимания. Вдруг встает Иванов, нас даже не предупредил, и говорит:
— Мы пионеры, и просим вас так не ругаться и не называть жидами…
— Мм… тоже выискался, — сердито буркнула Брандиха, однако, к моему удивлению, вмиг перестала ругаться и замолчала.
Мы сидели и ждали. Нам стало скучно. Вдруг открывается дверь и входит какой-то человек.
Мы подумали, что это и есть отец Бранда. Иванов даже встал, говорить хотел.
Но мы сейчас же поняли, кто этот человек…
— А-а-а… Иван, здравствуй! — сказала Брандиха.
— Здравствуй, — пробурчал брат. Он отхаркался и сплюнул прямо на пол. Потом уселся и стал ворчать и жаловаться.
— Совсем налоги придушили… Чайную закрывать придется… Русский бы человек был фининспектор, не душил бы так, а с жидом что сделаешь… Придушили нас жиды… — Витька услыхал слова Ивана и тихонько прошептал.
— В башку ему дам сейчас за "жидов". — Он сжал кулаки и стал красный и злой, будто заревет сейчас.
— Сиди, сиди… Ну их… — дернул его Иванов. Он сердито посмотрел на Брандиху.
— Еще бы. Жить при их, проклятых, тесно стало…
Она вдруг посмотрела на Иванова или Вить-кино злое лицо увидала, только она сразу замолчала, дернула брата своего за рукав и головой указала в нашу сторону.
— Чего сидят, а? — спросил Иван.
— Из школы. Степана дожидаются чтой-то.
Они замолчали.
— Воды в рот набрала, — шутя сказал топотом Саша.
Чтобы не было скучно ждать, мы тихонько условились, что скажем "тише, дети"…
— Брандиха не знает наверно и съест, — прошептал Саша. После этого Витя, тоже шопотом, проговорил:
Мы замолчали. Я сжал губы и, чтобы не рассмеяться и не сказать чего-нибудь, смотрел в пол.
Ребята жестикулировали и дергали друг друга за куртки. Брандиха стояла к нам спиной, и спиной же сидел Иван, и ребятам страшно хотелось, видно, что-то о них сказать… Но никто не хотел "съесть кошку". Они указывали им в спину пальцами, зажимали рты и улыбались до ушей. Я успел это заметить, когда мельком взглянул на них. Потом я поспешил опять опустить голову вниз, так как молчать было трудно.
В передней громко звякнуло ведро.
