Школа в лесу - [6]

— Ой, Эмму мать бьет!

— А тебя не бьет? Нечего уж на Эмму нападать.

— А тебе нечего заступаться!

— Битая, битая! — высунув язык, дразнила Ида.

— Сама битая, — крикнула сквозь слезы Эмма. — Тебя Ленька хлестнул прутом!

— Ну что ж, все-таки не мать!

Зоя, снимавшая рубашку, чтобы переодеть халат, вспыхнула и опять торопливо оделась. А девочки спорили всё задорнее: стыдно или не стыдно, если мать бьет? И все, даже Сорока, решили, что это очень стыдно.

— Хорошую бить не будут, — язвительно сказала Мартышка, сердито поглядывая на Эмму.

Сестра Клавдия Петровна заглянула в дверь.

— Почему вы не в душе? — заворчала она на девочек. — Скоро завтрак, а они еще не мылись!

Девочки побежали вниз.

Зоя взволнованно держала халатик и переминалась с ноги на ногу. Как быть? Если девочки увидят синяки, они засмеют ее. Нет, она ни за что не пойдет в душ.

— А ты почему не моешься?

— Я… я… потом, — замялась Зоя.

— Почему потом? Иди со всеми.

— Не могу я со всеми.

— Почему не можешь?

— Так.

— Что это за так? Скажи, почему.

— Я тете Соне скажу.

— Софья Львовна уехала в Ленинград на две недели на конференцию.

Зоя раскрыла рот.

— Уехала?.. — Рассказать же Клавдии Петровне Зоя не могла, такая та была строгая и важная. Очки, как колеса, глаза сердитые и голос скрипучий. Пока Зоя раздумывала, сестра быстро подняла у нее на спине рубашку.

— А-а, вот что, — протянула она.

И, сжав тонкие губы, вышла из спальни.

У Зои выступили слезы. «Противная Клавдия Петровна! Все равно не пойду в душ!»

Девочки вернулись свежие, с мокрыми волосами. Они обступили Зою.

— Почему ты, Зоя, не ходила?

— И не пойду, — резко сказала Зоя.

— Тогда нашей спальне «плохо» из-за тебя поставят, — сказала Ида Мартынова.

— Пойдем, Зоя, — попросила Сорока, — я с тобой схожу.

Зоя крепко держала рубашку.

— Не пойду!

— Вот еще! — заговорили девочки. — Наша спальня всегда «отлично» получает, а из-за Голубевой — «плохо».

— Иди, и всё!

Зоя беспокойно озиралась. Шалунья Мартышка подкралась сбоку и схватила ее за рубашку.

— Давай я тебе помогу снять!

Зоя, не помня себя от страха, пнула ее ногой. Мартышка заплакала и схватилась за коленку. Ее обступили девочки.

— У-у, дикая! Не водитесь с ней, девочки, она дерется!

Зоя забилась в угол. Сердце у нее стучало. Понемногу Ида Мартынова успокоилась, окруженная подругами. Даже Эмма забыла недавнюю обиду и подала ей резинки.

— Ты драчунья, и мы с тобой не водимся, — объявили Зое обиженные девочки.

И Сорока тоже была с ними.

Все оделись и, лаская наперебой заплаканную Мартышку, пошли вниз.

Ушли! Зоя судорожно вздохнула, надела халатик и пошла искать тетю Соню. Она где-нибудь тут. Клавдия Петровна, наверное, сказала неправду.

Зоя заглянула в умывалку. Здесь мылись мальчики из ее класса.

— Ай! Ой! — кричали мальчишки на разные голоса.

Подколзин старательно чистил зубы. Занька же помочил щетку и, оглянувшись, положил на полочку. Никто этого не заметил, кроме Зои. Санитар Миша, обязанный следить за умыванием, возился с краном. Но тут к Заньке подскочил толстый Лерман. Он завертелся и закричал, поддерживая трусики:

— Ага, ага, сжулил? Я сам видел — не чистил зубы!

Зоя, заинтересовавшись, смотрела в дверь. Лерман брызгал слюной и захлебывался от радости, что уличил Заньку. Тот, весь красный от досады, сунул ему в нос зубную щетку.

— На-а-а вот! — заорал Занька. — Это что? Видишь — мокрая!

— Не чистил, не чистил! — настаивал Лерман.

Занька к самому его носу придвинул лицо, вытаращил страшно глаза и разинул рот:

— Смотри.

Редкие зубы были грязные и желтые.

— Ну и не чистил, — не совсем убежденно сказал Лерман, смущенный его настойчивым тоном.

Занька открыл кран и, зажав пальцем, брызнул ледяной водой.

Няня Феня вошла в умывалку и ахнула:

— Батюшки, сколько воды налили! Мойтесь хорошенько. Федя, намыливай лучше шею. Боря, оттирай чернила! Нет, нет, не выпущу с такими руками! А ты почему не обтирался?

— Да я обтирался, — захныкал Игорь Прокопец, — я уж высох.

В конце коридора мелькнул белый халат. Зоя побежала навстречу, но это была не тетя Соня, а Марья Павловна. Лицо у нее было доброе, в мелких морщинках, карие глаза ласково блестели, блестела и золотистая прядка волнистых волос на лбу.

— Ты почему, Зоечка, не одеваешься?

— А где тетя Соня? — с надеждой спросила Зоя.

— Уехала.

— Уехала! — печально повторила Зоя и пошла одеваться.

В перемену Марью Павловну позвала встревоженная Феня. Они отошли в сторонку.

— Мать приходила, — таинственно зашептала Феня, — этой новенькой-то. Расспрашивала у сторожа Кузьмы, верно ли она у нас. Ну только это такая мать, просто горе! Соседка мне все рассказала. Отец-то девочки уехал с осени на Дальний Восток, тигров для кино снимать. Ну вот. Отец хороший, любит девочку, заботливый, а мать-то — это мачеха, значит, — недавно с ними живет. Чудная она какая-то. То поет и смеется, а то вдруг заплачет. Соседка говорит, она раньше на сцене пела. Очень, говорят, хорошо пела артисткой. Ну, а потом голос у ней пропал, вот она на девочке злость и срывает. «Мне, — говорит, — надо к морю ехать голос лечить, а отец твой меня нянчиться с тобой оставил». Ну, известно, девочка-то ни при чем, да и отца тоже послали от кино работать.