Школа над морем - [36]

- Ну; а дальше что ? - шопотом спросил Яша Дереза.

- А дальше я его загипнотизирую. Десять минут я буду смотреть на него не отрываясь. А может, и двадцать, не знаю. И все время буду думать – вот так, с напряжением.

И Омелько наморщил лоб, чтобы показать, с каким именно напряжением.

- Подожди! А что же ты будешь думать? Мы тоже должны знать ! - вмешался Степа.

- А я вам скажу.

Омелько наклонился к товарищам и зашептал :

- Я буду думать так:«Озерков, сейчас же сбрось простыню и пойди посмотри в оконце! Озерков, сейчас же сбрось простыню и пойди посмотри в оконце!» И снимет, увидите - снимет!

- А может, ты сговорился с ним? Я несогласен! - запротестовал Яша Дереза. - Пусть лучше снимет простыню и наденет на тебя. Хорошо?

Нагорный согласился. Озерков стоял неподвижно, весь в белом, как привидение. Лунный свет освещал всю группу участников сеанса.

- Ты не слышал, что мы говорили? – спросил у «привидения»Нагорный. - Не слышал? Ну, тогда начнем.

Три пары глаз впились в закутанную фигуру Озеркова. Тишина. Где-то пискнула мышь, и снова все стихло. Минуты шли.

- Мне страшно! - прошептал Музыченко. ­ А что как в самом деле...

- Тсс!.. - Ткнул его в бок Нагорный. ­ Смотрите, начинает шевелиться.

И тут ребята услышали какой-то странный звук. Будто кто-то крикнул, или вернее, хотел крикнуть, зажав рот ладонью.

Нагорный первый увидел, как из четырехугольного отверстия высунулась чья-то голова. В ту же минуту эту голову увидели и Музыченко и Яша Дереза.

Мы знаем, кто помешал ребятам окончить их «сеанс». Когда Олег Башмачный, испуганный белым привидением и тремя незнакомцами, стремглав удирал из школы, на чердаке тоже начался переполох. Страшная голова исчезла, но, может быть, она ждет внизу? А у головы, как известно, есть и туловище, и руки, и ноги. Выходит, это человек. Но что это за человек? Кто?

- Может, это Кажан?- подал мысль Музыченко. - Говорят же, что...

Но Дереза не дал ему договорить.

- Кто бы там ни был, а надо спускаться, - сказал он.

Больше всех был напуган Нагорный. С чердака он спустился последним: хорошо еще, что перепуганный Олег не уронил, убегая, приставленную лестницу. А это, конечно, могло случиться. Любитель таинственного, Омелько долго не мог опомниться. Он не мог забыть человеческой головы, которую он увидел в темном отверстии. И вот почему он так хохотал, когда Олег рассказал ему о приключениях «одного хлопца из нашего класса». Впрочем, Олегу вовсе не нужно было обижаться за этот безудержный смех. На этот раз Нагорный смеялся над самим собой.

Когда после уроков Василий Васильевич позвал «гипнотизера» к себе в кабинет, Омелько, не скрывая ничего, откровенно рассказал ему все, как было. Директор посмотрел мальчику в глаза. Нагорный потупился. Несколько секунд оба молчали, а потом Василий Васильевич спросил:

- Понимаешь, что делал глупости

Омелько молча кивнул головой.

- Я вижу, что тебе это неприятно, - продолжал директор. - Тебе даже стало грустно, не так ли? Я не хочу сказать, что в твоей выдумке есть какое-нибудь преступление, но мне все же хочется, Омелько, чтобы ты стал хоть немного посерьезнее. Тебя интересует только тайна. Но пойми, что таинственное нужно искать вовсе не на чердаках. Разве в Природе мало таинственного? Не все еще изучено, не все исследовано. И гипнотизм нужно изучать не на чердаке, а в кабинете врача, в связи с медициной, с наукой, без всяких призраков и привидений. Мне хочется, чтобы на днях ты зашел с другими ребятами ко мне домой. Приходи с товарищами, которые были с тобой на «сеансе». И еще позовем кое-кого. Нагорный удивленно посмотрел на директора.

- Ты хочешь спросить, для чего я вас зову? Нет! Сейчас не скажу. Пускай и у меня будет тайна. Скажу только, что жалеть не будешь!

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ о «Рассвете» и «Широком пути» и об Олеге, который решает не отступать

Март подошел незаметно. Как-то вечером дунул теплый влажный ветер. Целую ночь он шумел голыми ветками в школьном саду, а утром нагнал таких густых туч, что казалось, они легли какой-то серой ватой на самые крыши слободских домиков. А потом пошел дождь; он шел не переставая целый день, утих только к вечеру, и тогда с земли поднялся густой седой туман. Туман клубился молочными волнами, и на улицах Слободки в двух шагах ничего нельзя было увидать перед собой.

Три дня боролось солнце с туманом и тучами. Выглянет да миг, бросит на землю сноп лучей, и снова закроют его лохматые тучи. И наконец солнце победило. Радуясь своей победе, оно брызнуло таким ослепительным золотым светом, что даже дед Гурий, человек очень осторожный в своих утверждениях, сказал, что теперь на началась уже настоящая весна.

Море быстро меняло свой цвет. Из свинцового оно сделалось синим, потом голубым. На его безбрежно спокойной шири засверкали мириады золотых блесток. Ивасик принес в хату сорванные с тополя набухшие почки, с увлечением истинного исследователя он раскрыл их и нашел внутри крохотные липкие листочки. А на берегу ему посчастливилось увидеть двух, диких серых кроликов, притаившихся между камнями. Исхудавшие, с облезлой шерстью, они жадно грызли первые зеленые ростки, протянувшиеся из земли.