Школа - [20]

И вот почему.

Несмотря на всю нелепость, как уже было сказано, задания, оно всё же содержало в себе рациональное зерно. И этим зерном был вызов. Вызов ему, как личности. Во-первых, ему прямым текстом сказали, что он — бездарность и никчемность, и ни на что не способен. А, во-вторых, и это главное, вызов заключался в полной «неконвертируемости» результатов выполнения задачи, в её бесцельности и бесполезности. Каковым бы ни получился результат, его смело можно будет выбросить на помойку. И поэтому только сильный и по-настоящему мужественный человек способен её выполнить. Добавим к этому сухой закон, наложенный персонально на него, и продолжающуюся вьюгу — и станет ясна совокупность всех факторов, повлиявших на его решение.

Итогом первых же его усилий по поводу содержания будущей лекции стал неутешительный вывод о верности некоторых нелестных высказываний директора по его адресу: не было такой темы, которую бы он считал по праву «своей». То есть в которой он бы досконально разбирался, и которая бы трогала его до глубины души. Получалось, что он, действительно, всего лишь мелкая бюрократическая букашка, не обладающая никакими полезными навыками, кроме заполнения бумажек и перекладывания денежных купюр из одного кармана в другой. Что останется после него на этой земле — кучка пепла?

Не собираясь, однако, сдаваться, он продолжил умственные поиски, за что был немедленно вознаграждён, родив, если не идею, то хотя бы способ её получения — он отправился в библиотеку.

Его встретила там почтенная старушка, Клавдия Дмитриевна, приветливая, но туговатая на ухо. Он выдал ей обширный импровизированный список требуемой литературы, рассчитывая получить из него примерно половину, и был крайне удивлён, когда все без исключения книги были ему принесены. Пожалуй, и в городской библиотеке ему бы не посчастливилось достичь такого результата.

Расписавшись в получении книг, он испросил разрешения заниматься здесь же, в читальном зале, на что ему ответили согласием.

— Только хочу вас сразу предупредить, — сказал он. — Никаких танцев на столе, стриптиза, и вообще мне не хотелось бы, чтобы вы или кто-то ещё обозначали здесь своё присутствие.

— Ладно, — пообещала Клавдия Дмитриевна таким тоном, будто он всего лишь сообщил ей о том, что вернёт книгу на день позже.

И он погрузился в работу с головой, прерываясь только на обед и ужин. Совсем без калорий он обходиться, конечно, не мог, поэтому приходилось мириться с выходами в люди. ОНИ, впрочем, ему не докучали. Ни Викторию Павловну, ни Анатолия Сергеевича он не видел, и был благодарен неизвестному вершителю своей судьбы хотя бы за это.

В библиотеке иногда появлялись… школьники. Он невольно рассматривал их, пытаясь найти в них хоть что-нибудь, что свидетельствовало бы об их «искусственном происхождении». Тщетно. Они ничем не отличались от обычных детей. Шалили, пугались окриков библиотекарши. Неловкость произошла лишь однажды, когда к его столу подошла белокурая девчушка, поздоровалась и безапелляционно сказала:

— А я вас знаю!

Он оторопел, но девочка не стала устраивать ему пытку и тут же пояснила:

— Это вы меня тогда ночью разбудили!

После этих слов она, засмущавшись, убежала и больше не тревожила его.

Предвиденные трудности с темой лекции и главным её посылом он преодолел уже к концу первого дня, когда пролистал, освежив в памяти, философа Арсеньева Г.П. Когда-то он увлекался его «прикладной метафизикой», удивляя редкими цитатами доверчивых сокурсниц. И после этого напряжённая работа закипела уже без всяких пробуксовок.

Он исписал мелким почерком пятнадцать страниц, тезисно оформляя материал и в остальном полагаясь на собственную память и сообразительность. Теперь лекция лежала перед ним, как на ладони, и он поразился лишь тому, что не видел и не понимал её грандиозного значения раньше.

Имея на руках готовый материал, он отправился к директору.

Памятуя о том неловком случае, раны от которого ещё не успели зарубцеваться в его душе, он предварительно уточнил у специально отловленного Станислава Артемьевича, когда, по его мнению, удобнее будет нанести визит директору школы, получил правдивый ответ и вошёл в приёмную, громко постучав и выждав приличное время.

Хозяин кабинета оказался на месте, как и его секретарша, но они занимались вполне себе обычными делами — каждый своими.

— Ну, вот! — обрадовался новости Анатолий Сергеевич. — А вы стращали нас и пугались сами. Преждевременно, как выясняется. Когда вы готовы будете огласить материал?

— Да хоть сегодня! — бодро ответил Волков.

Признаемся, была у него задняя мысль о том, что чем скорее он выполнит эту миссию, тем скорее его освободят. Кто и от чего — это другой вопрос. Весьма неясный.

— Тогда сразу после ужина? Часиков в семь?

— По рукам!

Рук они, конечно, жать другу другу не стали.

* * *

В актовом зале народу набилось под завязку. Мало того, что заняты были все кресла и стулья, поставленные между рядами, так ещё и вдоль стен стояли зрители, и на балюстраде, предназначенной только для осветительной техники.

Виктор Игнатьевич почувствовал в себе легкое волнение. Да, давненько он не баловался выступлениями на публике. Тем более, перед такой требовательной — в том он не сомневался. Но волнение это куда-то улетучилось, едва он откашлялся и произнёс вступительные слова.