Школа - [16]

— Куда прёшь? — сказал он, но она, не обращая на него внимания, молча, стала удаляться в намеченном ранее направлении. — Эй! — крикнул он вдогонку, и на этот раз был по-настоящему опрокинут другой нянечкой, шедшей вслед за первой.

Его поразила та механическая настырность, с которой эти женщины прошли буквально сквозь него. Но было и ещё что-то, что он успел разглядеть, но не осознал сразу: каждая из них несла на руках спящего ребенка.

Это открытие поразило его настолько, что он пробыл в состоянии полной бездвижности минут десять. А затем запоздало побежал туда, куда ушли нянечки.

Ему повезло. Он застал этих же двух женщин, выходящих из комнаты. Всё таких же молчаливых, слепо шагающих по коридору. Только больше детей в руках у них не было, из чего он сделал вывод, что они оставили их там, внутри.

Он повернул ручку незапертой двери и шагнул через порог.

Темнота, царившая в комнате, не была кромешной. Свет уличных фонарей, приглушённых непогодой, всё же проникал через окно. Силуэты кроватей, стоявших рядами, выделялись на фоне остальной обстановки.

Виктор Игнатьевич приблизился к одной из них и наклонился, рассмотрев на подушке лицо спящей девочки.

Ничего не выглядело странным или подозрительным, не вызывало тревогу. Что же означали эти перемещения по коридору с детьми на руках? Что заставляет его рыскать здесь? В поисках каких улик он опять рискует попасть в очередной переплёт?

Он осмотрелся по сторонам, начиная привыкать глазами к темноте, и неожиданно понял, чего так не хватало во всей этой идиллии: звуков. Тишина была полной и давящей. Будто он находился не в детской спальне, а в изолированной от мира студии звукозаписи. И даже отдельные всхлипывания бури, пробивавшие толстую кирпичную стену здания старой постройки, не меняли общего впечатления.

Он коснулся своими пальцами тела ребенка и тут же в ужасе отпрянул — девочка была холодна, как лёд. Тогда, собрав остатки мужества, он взял её руку в свою и попытался нащупать пульс — его не было и в помине! Он схватил хрупкое детское тельце и стал трясти его, не понимая, что делает. Голова безжизненно болталась на шее девочки, и никакой реакции она не демонстрировала.

Он проверил ещё две кровати с тем же плачевным результатом.

Выбежав в коридор, он стал кричать слабеющим голосом:

— Помогите! Помогите!

Двери комнат открывались. Из них выходили разбуженные его воплями люди, одетые наспех, как попало и во что попало. Они молча окружали его, стоящего на коленях, плачущего, повторяющего одну и ту же фразу, взывающую к помощи.

Наконец, появился там и Анатолий Сергеевич. По-хозяйски расталкивая всех локтями, он приблизился к инспектору. Вернее, к тому, что от него осталось.

— Что тут у вас? — спросил он, обращаясь ко всем сразу.

— Они мертвы! — одними лишь губами прошептал Волков.

— Кто мертвы?

— Дети.

Он указал рукой в направлении распахнутой настежь двери.

Ни слова больше не говоря, директор решительным шагом последовал туда, ступил внутрь и, бесцеремонно, властной рукой включил верхний свет.

Даже не вставая с пола, с того расстояния, на котором он находился от комнаты, Волков увидел испуганные заспанные детские лица разбуженных девочек, ослеплённые ярким электрическим светом. Директор демонстративно повернулся в его сторону и крикнул:

— Которая из них, инспектор, мертва?

Ему пришлось подняться и подойти к двери.

Он отыскал глазами ту девчонку, которую обнаружил первой, сидевшую, как и все остальные, в своей кровати, и покорно ожидающую, когда закончится эта ночная пытка, придуманная взрослыми.

— Я, наверное, всё-таки болен, — пролепетал Волков.

— Да, я тоже так думаю, — с готовностью откликнулся директор. — Виктория Павловна, помогите Виктору Игнатьевичу добраться до его постели. И, пожалуйста, проследите за тем, чтобы он лёг и заснул.

* * *

Она гладила его голову, покоящуюся у неё на коленях, и ворошила его волосы.

— Тебе нужно просто успокоиться, — ласково говорила она. — Ты измотан и слаб.

— У меня галлюцинации?

— Наверное.

— Это было так реально.

— Не оправдывайся. Тебя не в чем себя винить. Кто угодно на твоём месте поступил бы точно так же.

Прошел уже, наверное, целый час с тех пор, как они остались в его комнате вдвоём. По большей части они молчали и лишь касались друг друга, но иногда, как сейчас, тихонько переговаривались. В его мыслях не было ни страха, ни отчаянья, ни неловкости за недавние подвиги — там плавали только глупые, как у младшеклассника, вопросы.

— Вика, почему ты хотела, чтобы я уехал?

— Потому что не желала тебя погубить своим безумным чувством. И сейчас не желаю, но… Всё уже произошло.

— Разве ты погубила меня?

— А разве нет? Я отняла тебя у твоей невесты. Разрушила все твои карьерные планы. Конечно, всё ещё остается вероятность, что ты одумаешься и вернёшься к ней…

— Нет! Никогда!

— Замолчи.

Она поцеловала его в губы.

— Но зачем? Зачем мы должны о чём-то жалеть? Почему мы не можем стать счастливыми друг с другом? Ведь ты любишь меня?

— Не сомневайся в этом.

— Тогда я не понимаю! Что такое моя карьера без тебя? Зачем она мне? Да и сама жизнь…

— Глупый! Любовь притупится и поблекнет, какой бы страстной она ни была, и ты проклянёшь тот день, когда отказался ради меня от всего того, что тебе было даровано судьбой.