Шкипер Юша. Зверские детективы из зоопарка - [8]

Байки из зоопарка. Сафари шкипера Юши

Как Юша охотился на орангутанга, Петровск стал Энгельсом, а «Шурик» зазвучал гордо

Рабочий день среды я решил начать пораньше и подкатил утречком на маршрутке к входу где-то в четверть восьмого. Но рвение мое было оценено не совсем так, как я ожидал.

Шагах в ста от металлических узорных двустворчатых ворот, рядом с изящной медной ланью, задравшей переднее копыто над невысоким каменным постаментом (на спине козочки родители обожают фоткать своих малолеток), я столкнулся с главным смотрителем за звериным населением. Дядя Толя в необъятном брезентовом комбинезоне смотрелся средневековым рыцарем. Тем более его громадная рука, покрытая рыжими волосьями, держала наперевес тяжелый ржавый лом, похожий на копьё. Поверх комбинезона «лыцарь» натянул куртец-безрукавку «а-ля всезнайка Вассерман», из бесчисленных карманов которой торчали отвертки, шила, разводные ключи и бутыль с неизвестной жидкостью.

Вот тут я совершил непростительную ошибку — наверно, с недосыпа. Потрясенный мощной фигурой шкипера Юши, как называют дядю Толю зоосадовцы, я не обратил внимания на выражение лица ломового рыцаря и шутейно поприветствовал его:

— Здравствуйте, Анатолий Ефимович! Что, новая шкиперская форма?

И кто меня за язык дергал? Конопатая лысина Юши побагровела, в мою сторону вылетела очередь таких замысловатых ругательств, от которых знаток живого русского языка дедушка Даль снова бы испустил дух. Из приличного мне запомнилось экзотическое животное «козлодраный полухрен». По части парнокопытных дядя Толя, видно, большой специалист.

— Где тебя, долбоклюва, носит?! — возопил шкипер Юша. — Я из тебя эту петросяновщину, шлёеп твою медь, в две минуты вытрясу!

— Так ведь я приехал за час до начала…

— И через два после конца! Ты, вошь лобковая, вообще с работы уезжать не должен! Я тебя, плять, пристрою на парашу к карликовому бегемоту!

Причина Юшиного гнева выяснилась быстро. Ночью в здании администрации прорвало канализацию, и научно-просветительский отдел утоп в полном дерьме. Едва пережили потоп и решили перекурить эту нежданную радость, вот тебе другая: прорвало трубу у гималайского медведя! То есть не у самого мишки, а в его, так сказать, берлоге.

— Здесь половина коммуникаций гнилая, и это еще сказать по-доброму, — доложил Юша, сменяя праведный гнев на милость и вытирая потное лицо масляной тряпкой, о которую я не отважился бы вытереть ноги. — Довели зону до цугундера… Вот рванет однажды в день беспечальный — и поплывем всей зоологической кодлой по славному городу Паханску, как говно по Енисею…

— Так это вроде не ваша работа, — робко втерся я. — Сантехник же есть.

— Это, Шурик, всё — наша работа, — с ласковым оскалом ответил шкипер Юша и ободряюще хлопнул меня по плечу (теперь надо искать костоправа). — А вот с юморком ты мне под горячую руку не попадайся. Особенно когда в ней ломик. Ты Алима Муртазова знал? Хотя откуда…

И пока мы топали по центральной аллее, дядя Толя поведал мне в воспитательных целях одну из своих жизненных историй. Этот самый Муртазов, оказывается, сидел с Юшей в колонии города Энгельс Саратовской губернии.

— Звучное название, — заметил я. — До сих пор не сменили?

— Какое там… — отмахнулся Юша. — Там такие падлы, они своё кубло могли и «Гитлер» назвать. Сучье племя.

— Это вы по колонии судите, по начальству, — возразил я. — А в городе, может, народ вполне приличный.

— Шурик, не драконь меня по-новой, — предупредил Юша. — Я ещё до истории не дошёл, а ты мне уже буквы клеишь. Говорю же — сучий город. И перекрестили его неспроста.

— В перестройку многим городам имена меняли…

— Что да, то конечно. Но тут случай — особый. Раньше этот бородатый Фридрих именовался Петровском. Вот скажи: кому, по ходу, оно мешало? Правда, проживала в этом Петровске такая гопота отмороженная, никакой мочи нет: резали-грабили-жгли друг дружку, как скаженные! В натуре, всех достали, народ православный даже песню сочинил про такое безобразие. Без балды, документ эпохи. Утром — в газете, вечером — в клозете. Где-то так…

И Юша мрачно завыл под неясную мелодию:

— В одном городе близ Саратова,

А зовется тот город Петровск,

Там жила семья небогатая,

Мать была бледна, словно воск…

Дальнейшие события дядя Толя изложил конспективно и в основном прозой. Правда, вклинил несколько куплетов, но чисто по памяти, не дословно.

Короче, в петровском семействе было двое детей — брат и сестра. Когда бледная мамаша померла, отец нашел ребятишкам мачеху, которая сходу предложила спалить детей в печке: «И вдвоем будем жить веселей». Логично. Освенцим отдыхает… Отец-недоумок растопил печь, сунул сынишку в мешок — и гори оно ясным огнем! А с дочкой неувязка вышла: она попросила завязать ей глаза. Папка, видать, был слегка заторможенный, пока вязал, «увидела бабка родная / И людей начала она звать».

А людям такая потеха в радость. Надавали мужику по мордам и сдали вместе с мачехой в исправдом. Не такие злобные оказались. Другие бы на месте прибили. Вот и песенке конец. Мне особо запомнились душевные строки насчет поджаренного мальчика: «Всё лицо его обгорелое / Факт кошмарный людям предавал». Сильно сказано.