Шишков - [10]

Если бы изыскатели плыли в темную сентябрьскую ночь, то наверняка могли бы миновать этот торговый стан, и как бы сложилась судьба Вячеслава Шишкова и всей его партии — сказать трудно. Скорее всего она была бы трагической. Трудно себе представить, чтобы без посторонней помощи участники экспедиции смогли бы выбраться из суровой и дикой тайги.

Морозы сковали, угомонили тихие плесы и бурные перекаты реки. Она теперь стала чужой и бесполезной. Кончались сухари, а предстояли новые, еще более тяжелые испытания. Чтобы добраться до Ангары, надобно было пройти таежными дебрями по глубокому снегу, в суровые морозы более семисот верст.

«От устья Илимпеи мы идем через непроходимую тайгу, снегами. Снег тихий, обильный, пушистый, настойчиво падал, падал без конца. Недавно был покров, а в иных местах сугробы в два аршина. Верховые наши олени выбиваются из сил. Впереди всех идет вожак, тунгус Сенкича…

В десятый раз начинаю объяснять ему, что мы здесь впервые, а тайга так однообразна, что отведи любого из нас за сто сажень, и мы заблудимся. Да и все небо в тучах, солнца нет.

Он косится на меня сверху вниз, с непередаваемым чувством превосходства и снисходительно говорит:

— Ладно…

…Я показал ему карту. Глаза Сенкичи загорелись. Долго, пристально смотрел, расспрашивал:

— Это что?

— Нижняя Тунгуска.

— Это?

— Катанга.

Он разбросил карту на снегу, припал на локти…

— А это Бирьякан? — задает вопрос Сенкича.

— Да.

— А это Туру?

— Нет, вот Туру. Это Пульваненга, — возражаю я.

Тогда Сенкича швыряет прочь карту, быстро выпрямляется и с сарказмом говорит:

— Какой дурак писал расписка? Врал. Туру вот где, Пульваненга — вот!

— Эту карту писали в Питере ученые, — раздражаюсь я.

— Дурак писал, — настаивает Сенкича.

Он берет сучок и чертит на снегу весь наш предстоящий путь вплоть до Аннавары. Чертеж его схематичен, в прямых линиях. Но почти все впоследствии подтвердилось.

— Да как ты это, Сенкича, знаешь?

— Вера такой».

В пути экспедиция находилась сорок дней. Снег был выше колен. Термометр показывал 25–30 градусов мороза. В среднем за день проходили по 17–18 верст. Спали у костров, в снегу. В тайге встречали много белок и других зверей. Но было не до охоты. Питались остатками сухарей и мясом оленей. Никто не хворал. Болезни начались, когда добрались до теплых изб села Кежмы на Ангаре. В Томск экспедиция прибыла только 24 ноября.

В округе путей сообщения участников экспедиции считали погибшими.

Возвращение Вячеслава Шишкова и его товарищей в Томск целыми и невредимыми было для управления, для друзей Шишкова большим событием. Газета «Сибирская жизнь» 11 декабря 1911 года напечатала по этому поводу статью, рассказывающую о задачах экспедиции и ее работе. Материалы, добытые Шишковым в походе, привлекают внимание членов Общества по изучению Сибири, на одном из заседаний которого он выступил с докладом о Нижней Тунгуске. О делах Вячеслава Шишкова с похвалой отзывается знаменитый исследователь Сибири Григорий Николаевич Потанин. В своей статье, напечатанной в «Сибирской жизни», правда по истечении значительного времени после экспедиции на Тунгуску, Потанин, как бы оценивая работы Вячеслава Шишкова по изучению сибирских рек, писал: «Вероятно, управление водными путями издаст серьезные, со знанием дела собранные г. Шишковым материалы; в интересах областной жизни следовало не откладывать этого издания до окончания работ на Н. Тунгуске, вплоть до устья, а что собрано, напечатать теперь же. Когда-то управление найдет средства на продолжение работ, а между тем жизнь идет скорыми темпами… И будет жаль, если солидный вклад г. Шишкова в познания о речных бассейнах Сибири будет погребен в архиве административных канцелярий»[6].

Плодотворнейшей была поездка Вячеслава Шишкова вместе с инженером С. А. Жбиковским в город Якутск. Во время этой командировки, помимо большой практической работы по укреплению постоянно рушившегося, подмываемого водами Лены берега в черте города, Вячеслав Шишков обстоятельно изучал условия жизни приисковых рабочих. Добирался он до Якутска примерно месяц. По дороге Шишков остановился в селе Витимском. Там ему показывали стоявшие над самой водой избы-притоны, в которых ограбленных и дочиста обобранных, захмелевших старателей сбрасывали через специальные люки прямо в Лену. Примерно в таком же люке закончит свое существование и Филька Шкворень из «Угрюм-реки». Здесь же, в Якутске, на работах по укреплению берега, кроме якутов, было занято тридцать человек политических. Вячеслав Шишков познакомился с двумя грузинами, которые, может быть, явились в какой-то степени прототипами известного персонажа из «Угрюм-реки» — Ибрагима-Оглы.

«Мне пришлись по душе два грузина и студент Казанского университета Полозов, он приехал сюда чуть ли не в последнем градусе чахотки и в суровом сухом климате превратился в цветущего, здорового молодца. Один грузин — высокий, красивый; другой — низенький, коренастый, с зверским выражением лица, но с доброй душой…

За неделю до нашего отъезда ко мне пришли оба эти грузина и стали упрашивать добыть им из городской аптеки азотной кислоты для приготовления ручных бомб: они якобы собирались бежать: „Тебе по казенной бумажке отпустят, а нам нет“. Я отказался: это возбудит подозрение, это опасно. Они приходили ко мне каждый вечер, и требования их становились все настойчивей. Я не уступал. Коренастый вскакивал, хватался за кинжал, щелкал зубами, опять садился. „Неужели ты думаешь, что мы польстились заработной и работали такой адска работа два месяца? Мы сразу увидели, что ты наш и ты нам поможешь“. Я знал, что в Якутск ожидается на днях иркутский генерал-губернатор Селиванов, известный тиран и гонитель свободы, и догадывался, что мои грузины умышляют убить его. Вот, думаю, заварится каша, и я влипну с головой…»