Широки врата - [278]

Так перед заездом в город Севилья он поехал в имение Вильярреал и разговаривал с управляющим. Он пояснил, что он согласился взять картины Сеньоры в Нью-Йорк. Но ему было указано, что правительство Франко может соблюдать закон старого правительства против экспорта испанских произведений искусства.

Сеньора думала, что это было не так, но она могла ошибаться, и опасность стала бы больше, если это сделать пробовал бы Ланни, потому что он был известен как искусствовед. Ланни предложил, чтобы сеньор Лопес, управляющий, вынул картины из рам, тщательно завернул каждую из них и упаковал их между передней и задней частями кровати. Всё следует упаковать и отправить в качестве «домашней мебели», и сам управляющий должен отвезти упакованную «домашнюю мебель» в Севилью и сдать её в транспортную контору. Груз, несомненно, пойдёт в Марсель без каких-либо вопросов.

«Я хотел бы написать и спросить одобрение Сеньоры», — пояснил он, — «но, конечно, нельзя спрашивать такие вещи в письме, особенно в эти времена цензуры. Я, как приеду, всё ей объясню».

Управляющий поддакнул. Ланни дал ему щедрые чаевые, и упаковка была тщательно проделана. Между прочим Ланни вынул свои четыре недавно приобретенные девы из их рам, и свернул их в один рулон. Когда он добрался до Севильи, он купил несколько листов чертежной бумаги и завернул их в них. Он предположил, что, если он понесёт этот рулон сам на пароход, то не к нему не будет никаких вопросов.

Он получил в Касересе краткую записку от Марселины с просьбой о деньгах и о том, что они переехали в более дешевый отель. Въехав в Севилью, Ланни нашел Капитано в состоянии большого разочарования. Зарплаты, которую он получал, было совершенно недостаточно для содержания такой очень элегантной жены. Новости с фронта Гвадалахары выбили из него всю фашистскую спесь, и он намекнул на желание выйти из своего затруднительного положения под предлогом плохого состояния здоровья и вернуться с Ланни в Бьенвеню. Искусствовед был очень шокирован, и сказал: «О, Витторио, вы не можете оставить ваше дело теперь в час испытаний».

— Это собирается быть долгой и опасной войной, Ланни, а Марселина не была воспитана переносить трудности. Понимаете ли вы, что иногда становится так жарко, здесь в Севилье в летнее время пятьдесят градусов Цельсия.

— Да, но каждый принимает сиесту, а ночи восхитительны.

«Комары уже здесь» — объявил молодой фашистский герой.

«Мне кажется, ваша партия никогда не будет уважать вас, если вы покинете их сейчас, Витторио». — сказал злобный шурин. — «Вы сейчас в армии!»

Конечно, они захотели узнать, чего он добился во время своего путешествия. У него было время хорошо продумать, что сказать, и теперь он это сказал. — «Я убедился, что Альфи нет в Касересе. И я больше ничего не предпринимал. Я нашел, что очень трудно завязать знакомства и выяснить что-нибудь, даже немногое».

«Тогда у тебя всё путешествие прошло впустую?» — вскричала Марселина.

«Нет, я видел замечательные старые римские руины и много прекрасных религиозных картин». — Ланни привык говорить такие вещи с усмешкой, но теперь он учился держать своё лицо в немой серьёзности.

«Да, кстати», — заметил капитано, — «не забудьте вернуть мне эту форму».

«Мне очень жаль!» — ответил Ланни. — «Кто-то утащил этот чемодан прочь, и я никогда его больше не видел».

«Diacine!» — воскликнул другой.

— Я обещал вам новый костюм, и я заплачу за него. Но так как вы собираетесь провести лето в Севилье, возможно, вам бы лучше иметь более легкий материал.

IX

Ланни вернул арендованный автомобиль, заплатил согласованную цену, а также обменялся благодарностями и любезностями. Это была его последняя обязанность, за исключением того, чтобы дать его танцующей сестре немного денег и пообещать ей немного больше. Ей было трудно понять внезапные изменения его настроения, от скупости к щедрому великодушию, а затем обратно. «Мы всё ещё можем узнать кое-что об Альфи», — заманчиво сказала она.

Он ответил: «Если узнаете, сообщите мне, и я приеду».

Он сел на поезд в Кадис, а в гавани удачно нашел шведский пароход, отплывающий в Марсель. Он заказал каюту и позвонил по телефону в Севилью и по поручению сеньора Лопеса договорился, чтобы «домашнюю мебель» погрузили на то же самое судно. Сам Ланни взошёл на борт с его рулоном, который выглядел как чертежи, и никто не спросил, что в нем. Его последним действием до того, как судно вышло в море, было отправление двух телеграмм. Одна Бьюти с просьбой встретить его, а другая Альберту Ромни, Авенида Палас Отель, Лиссабон, говорившая: «Семья присоединяется к наилучшим пожеланиям всем хорошо здесь»

Следующие два дня были вечным шведским столом. Он был в Стокгольме один раз, на круизе яхты Бесси Бэдд, так что он был готов к огромным шведским блюдам. Офицеры практиковали свой английский на нём, и он рассказал им о франкистской Испании со строго нейтральной точки зрения. Он не забыл, что это была военная зона, и он даже не писал писем, пока не прибыл в безопасности на землю Французской Республики. Когда судно пришвартовалось, его встречала цветущая мать, счастливо махавшая ему. Она была одна, за исключением шофера, и Ланни понял, что это значит. Она хотела услышать его рассказ прямо по горячим следам.