Широки врата - [276]

«Я чертовски привык сильно скучать», — сказал внук баронета.

— Это так. Я забыл, что я пришлю телеграмму с наилучшими пожеланиями от семьи, или что-нибудь в этом роде. Это означает, что я нахожусь в Кадисе в момент отплытия. Тогда твоя лодыжка выздоровеет, и ты можешь сесть на пароход в Лондон или лететь.

— Я все еще Ромни, или я уже Альфи?

— Если ты можешь попасть в Англию, как Ромни, это было бы хорошо. Я хочу, чтобы все было тихо, и чем меньше суеты будет с тобой, тем лучше. Дело в том, что я был вынужден дать несколько обещаний, и ты должен их выполнить. В этой тюрьме ничего хорошего, ты знаешь.

— Что мне нужно сделать?

— Во-первых, вернись в Магдалину и забудь об испанской войне. Я не мог бы получить никакой помощи для тебя, если бы не пообещал этого.

— Полагаю, что так. Я нахожусь под честным словом?

— Точно. И другим условием является то, что ты никогда не скажешь, что был во франкистской Испании. Твоя история была широко опубликована в Англии, и когда ты появишься там, история твоего побега сразу вернётся сюда, и они выкопают гроб, полный камней. Так что ты должен сказать, что разбился на территории лоялистов, что лечился в крестьянской хижине в горах Толедо, на территории лоялистов, и что вернулся через Францию. Говори об этом как можно меньше, избегай корреспондентов и не позволяй делать любые фотографии. Ты сделал то, что смог. С тобой все кончено. Возвращайся к учёбе. Вот так.

— Хорошо, Ланни, и еще раз спасибо. Вы должны были заплатить этому чёртову Васкесу уйму денег.

— Вышло на удивление дешево.

— Сколько, на самом деле?

— До сих пор меньше тысячи семьсот долларов. Я должен буду заплатить ему еще пятьсот, когда я вернусь в Касерес.

— Что еще вы заплатили?

— Только небольшие траты. С учетом всех расходов на поездки, в том числе Витторио и Марси, я сомневаюсь, если всё составит до четырех тысяч долларов.

— Мой дед всё вам вернёт, Ланни, а я заплачу ему, как только заработаю.

— Нужно учесть две вещи, Альфи. Это мое дело, как и твоё, и я втянул тебя в эту кашу. Во-вторых, я возмещу расходы из продажи картин.

«Ничего хорошего», — сказал Альфи. — «Вы сделали свой собственный вклад в дело, и вы не должны делать это за меня, во-вторых, сделки с картинами ваши, и вы должны делать свою работу, как всегда».

— Но если ты оплатишь мои расходы на поездку, то искусствовед получает бесплатный проезд.

— Мы подумаем и разделим эти расходы, но расходы на Витторио и Марселину лягут на меня, потому что я не думаю, что вы привезли их сюда только для того, чтобы получить пропуск и униформу для меня.

Ланни усмехнулся. — «Мы всё утрясём, когда я вернусь в Англию. Тем временем, сэр Альфред положил тысячу фунтов на мой счет в Лондоне, и, пожалуйста, скажи ему, что я собираюсь вернуть их, как только я покину Испанию. Ты знаешь так же хорошо, как и я, как такая сумма должна быть для него обременительна».

VI

Альфи хотел узнать, как состоялось это чудо, и рассказ продолжался вплоть до Алькантара с перерывами только на сторожевые посты. Каждый раз Альфи принимал вид сурового и надменного итальянского офицера, не отвечавшего на приветствия испанских гражданских гвардейцев и не замечавшего их приветствий. А они и не приветствовали. Но у них не возникал вопрос о причине его путешествия в столь ранние часы утра. Формальности были краткими, ибо был значительный трафик, и все происходило в спешке. Через Португалию шли новые танки, пушки, а также припасы для замены останков техники, ржавевшей под весенними дождями в долине Энарес. Вероятно, этот итальянский офицер ВВС собирался в Лиссабон, чтобы получить там бомбардировщик и прилететь на нем. Когда автомобиль ускорился, Ланни рассказал о том, что случилось в Гвадалахаре. До пленников в Касересе доходили слухи об этом, но без подробностей. «Это выглядит так, что я вроде бы больше и не нужен», — сказал англичанин.

Были ещё несколько сторожевых постов вдоль превосходного шоссе Тахо, и сердце Ланни каждый раз замирало. Всегда был шанс, что что-то может пойти не так с захоронением, и что был разослан сигнал тревоги. Но ничего подобного не произошло. Не было никаких задержек и никаких возражений. Ланни отметил на спидометре точное расстояние до фермы, так что у него не было никаких шансов проехать её в темноте. Луна услужливо подошла к горизонту. Когда он подъехал к лужайке, заросшей травой, он выключил фары автомобиля, чтобы они не светили через реку. Он подождал, пока его глаза не привыкла к тому, что осталось от лунного света, а затем он медленно покатил по направлению к дому. Собаки были внутри. Когда Ланни постучал в дверь, они громко залаяли, но крестьянин их быстро успокоил. Ланни и Альфи вышли из машины, последний нес чемодан, а Ланни нес свёрток с тюремной одеждой. «Buenas noches, Señores», — пробормотал крестьянин, и Ланни ответил за двоих. Альфи молчал.

Они последовали за человеком вниз к берегу. Было достаточно светло, чтобы не зажигать спичек и факелов. Крестьянин вытащил из кустов лодку. Он помог им влезть в неё, не замочив ног. И Ланни, после того, как принял эту помощь, положил сто песет в протянутую руку. Человек прошептал: