Ширали - [32]

- Попробуешь, приятель? Что, ты хочешь подраться вот с этим малым в зеленых трусах? С Маколи? Ха-ха, ты, видать, городской шутник.

Он видел ее перед собой все время, когда был вдали от нее, и пытался встретиться вновь и вновь. Теперь все вокруг старались убедить его. Его убеждали, что он хочет одарить ее любовью и лаской и сделать все, чего она ни пожелает. И она, и ее родители убеждали его в том, какие блага он может принести себе, какое будущее ждет его в большом, полном возможностей городе.

- Этот парень работает в среднем весе. А на тебя поглядеть, ты весишь больше ста килограмм. Хочешь легкой победы, сынок? Тогда придется тебе поработать с Келли. Подходит?

Он слушал их слова, и все прежние годы казались хаосом, бесплодной каменной пустыней. Что он делал? Куда стремился? Никуда, топтался на месте, напрасно тратил время, ушедшее навсегда, зря убивал драгоценные часы. Это вселило в него страх, он отчаянно бросился искать работу, нашел и схватился за место с радостью и облегчением, будто за спасательный крут.

- Послушай, пустоголовый, либо ты будешь драться с Келли, либо катись отсюда. И не морочь мне голову.

Пильщик на лесном складе. Хорошие деньги. Хорошие условия. Все это, все за короткое время, все в течение месяца - разум его был одурманен и не распознал уловки. Один лишь Каллагэн сказал, что ничего из этого не получится. Один лишь Каллагэн посоветовал ему отказаться от этой затеи, пока не поздно. А он ответил Каллагэну, что сжился с этой мыслью, как с собственной шкурой, посоветовал ему отправляться ко всем чертям, не совать нос в чужие дела и не болтать языком, оскорбляя людей, а держать его за зубами и не раскрывать пасть. Только подумать, сказать такое Каллагэну. Подумать только, не обратить внимание и не прозреть, когда Каллагэн говорил. Такой человек, как Каллагэн.

- Так будешь драться с Келли, а? Готов? На следующей неделе уложишь, да? Ладно, посмотрим.

Он проснулся утром, как только пробился рассвет, и она была рядом; по ней было видно, что она целиком принадлежит ему, но он все еще не прозрел. Он не соображал ничего еще три недели. Потом боль от потрясения ослабела, и он стал испытывать одиночество и неудовлетворенность. Он хотел эту женщину, но не хотел жить такой жизнью. Он метался в плену своей работы. Город хохотал, и раскаты этого хохота оглушали его. Он не мог уйти от его покрытых сажей пальцев, тыкающих ему в грудь. Он ходил по его гулкому урчащему брюху, и этот гул проникал в него и отзывался в нем, как разорванная струна. Он дымил ему в глаза, небрежно и презрительно швырял в них песок и сажу.

- Слышите, друзья? Этот парень утверждает, что разделается с моим приятелем. Заходите. Билеты справа.

Он поднимался по холму к себе домой, но это был деревянный холм. Запах города бил ему в нос, вкус стоял у него во рту. Он отворял дверь, дух менялся. Он затворял дверь, пытаясь изгнать город, но тот не уходил. Он лежал в постели, и небо было прямо над ним, оно давило на него, нагнетая смрадный воздух в его легкие, и было оно деревянным, не знавшим звезд. Он смотрел по сторонам и не видел ни деревьев, ни горизонта. Он видел лишь сырые каменные стены. На деревянной земле ничего не росло, ни цветов, ни травы.

Есть люди, которые могут жить в коробке; а есть такие, которые похожи на колесо. И он знал, к какой породе принадлежит он сам. Но дело было не в том, знать это или не знать. Ему не давало покоя желание изготовиться, чтобы пустить в ход кулаки, чтобы дать сдачи. Он никогда не пасовал ни перед кем и ни перед чем. Пусть его побьют в конце концов, но он не сдастся. Поэтому он разделил свою жизнь на две части: одну для них обоих, а другую только для себя. И был счастлив. Теперь же той части, что была для них обоих, не существовало. Осталась только та, что была для него.

- Шевелись, шевелись. Бум-бум-бум-бум. Заходите и посмотрите, как дерутся наши ребята. Сегодня мы показываем лучшее, что можно увидеть за деньги.

Маколи сел, нащупал кисет и скрутил самокрутку. При свете спички он вгляделся в Келли, который метался и вертелся на кровати, раскидывая руки, бормоча что-то в пьяном угаре. Окна дрожали. Дождь барабанил по железной крыше. В дымоходе завывал ветер. Он снова лег, а огонек цигарки то алел, то потухал, отмечая ход его мыслей.

Он вспомнил ночь, когда, одержав победу, город в последний раз заревел от смеха, и его затошнило. Обычно он предупреждал ее, когда придет домой. Но в тот раз не сделал этого. Не сделал случайно, а не потому, что забыл или поступил так с умыслом. Почему же все-таки? Не то чтобы он хотел сделать сюрприз, но надеялся, что это именно так будет воспринято.

Щель под дверью не светилась. Он повернул ручку замка, зажег свет, вошел в спальню и там тоже дернул выключатель. Ему запомнилась только его жена, вскочившая со сна и моргающая в оцепенении, со всклоченными волосами, с вылезшей из ночной сорочки грудью. Мужчина поднял голову, и на его лице был написан страх. Он одновременно и натягивал на себя простыни, и вылезал из постели, сидел и смотрел.

В кроватке в углу спал ребенок.

Женщина прикрыла свою наготу. Лицо ее было белым. Губы дрожали. Она судорожно глотала, но не могла выговорить ни слова. Потом страх и выражение вины исчезли с ее лица, и она взглянула на него с вызовом - так выжидательно и злобно смотрит тайпан.