Шейх и звездочет - [6]
Я устроился на бревнышке за воротами, приготовившись и посмеяться над горе-вратарем, и поболеть за него.
Пичуга выступал против нас, в его команде были и Жбан, и Киляля. Жбан играл дубово, как и учился, Киляля получше. Но все равно оба маячили за спиной Пичуги в защите.
— Какой счет? — поинтересовался Шаих.
— Пять-пять, — ответили ему.
«Значит, Алик не уступает», — подумал я. Поединок, по сути, всегда шел между ними двоими, Аликом и Пичугой, остальные — статисты, фон. Только об этом подумал, как сильнейший удар Пичуги отразила голова Шаиха. Он шелохнуться-то не успел, а уж парировал…
— Ну, ты даешь! — похвалил я его. — Не раскололась тыква?
Но он не слышал меня. Он был оглушен, потерял ориентацию, и первые его шаги после удара были поиском равновесия.
— Б-рр!.. — только и произнес, помотав головой.
Зато Алик на том конце поля, в отличие от Пичуги, не сплоховал. Уронив незамысловатым финтом Жбана на колени и оставив у себя за спиной, он пробил точно под перекладину. Мяч просквозил драную сетку и улетел через забор в сад. Кое-кто пытался поспорить: мимо, мол.
— Играть надо, ротозеи! — цыкнул Пичуга, и ротозеи притихли.
Появился мяч, игра понеслась дальше.
Пичуга приближался с мячом к воротам, пожевывая желтую базарную грушу. Он напоминал заправского слаломиста, а наши защитники походили на флажки, которые лыжник то с одной стороны, то с другой виртуозно огибал. Один «флажок» упал, второй устоял, но это все уже пройденный этап и осталось лишь пустяковое препятствие — вратарь в облике несуразного Шейха из седьмого «А». Пичуга взглянул на него — заморыш! — и пошел на сближение. Он и его хотел обвести и закатить мяч в пустые ворота поизящнее, как бы нехотя, пяточкой, или даже, присев, — задницей. Тогда при любом счете не проиграешь. Но надо выманить вратаря из ворот…
Шаих долго ждать себя не заставил. Сорвался, как с цепи, и помчался сломя голову навстречу. Пичуга понял — не до фокусов. И решил протолкнуть мяч в свободный угол. Но было поздно. Словно камикадзе в бою, Шаих бросился в ноги противника. Мгновение, и Пичуга, перелетев через ретивого голкипера, распростерся у ворот. Рядом в пыли — огрызок груши.
Следующая атака была похожа на расстрел. Опять прорвался Пичуга. Злой, сосредоточенный, он подправил мяч себе под правую, чтоб поудобнее, чтоб врезать, так врезать, не чикаться. Какое-то мгновение это был не Пичуга. Ни обычной ухмылочки, ни флегмы привычной — рот намертво и как-то косо сжат, ноздри раздуты, точно у скаковой лошади на финише, глаза шарят по воротам, отыскивая слабинку, вот-вот сами, опережая мяч, выстрелят в сетку. Сколько силы вложил он в удар! В той ситуации — в пяти метрах от ворот — больше, чем следовало. Аж крокодиловая макасина сорвалась. Ее и поймал Шаих. А мяч угодил в штангу и снова — в поле, в кучу малу.
Пичуга вырвал из рук Шаиха туфлю:
— Заставь дурака богу молиться!
Но обувать не стал, а скинул и вторую туфлю, стянул носочки, подвернул «дудочки» и пошел босиком по травке в поисках мяча и новой атаки.
Однако на сей раз, как ни удивительно, продрался к воротам Жбан.
Второгодник Анатолий Жбанов был весьма своеобразным парнем, как характером, способностями, так и облицовкой. Его коротким, икристым, как балясины нашего балкона, ногам приходилось носить туловище зрелого мужчины с бицепсами циркового борца, в плечи которого всажена щекастая голова. Представьте себе добротную солдатскую сапожную щетку. Вот такие черные, жесткие были на этой голове волосы, берущие начало низко со лба. Портрет довершали зеленые, будто бы тиной подернутые стоячие глазки, постоянно о чем-то вопрошавшие, постоянно чего-то не понимавшие.
Он выходил уже один на один с Шаихом, да какой-то пескарь гололобый все не отставал. Отталкивая мальца, Жбан наддал скорости, но короткие ноги не совладали с частотой оборотов, и он грузно ухнулся в пыль у истоптанной вратарской площадки.
Поднял шум: подножка, пеналь! Никто и не спорил. Без вины виноватый малец и тот слова не вымолвил. Зато Шаих был непреклонен: нет нарушения, он сам упал.
— Я? Сам?.. — подбежал к нему Жбан.
Рядом за воротами играли в махнушку.
— Сто два, сто три, сто четыре… — Кусок шерсти с пришпиленной свинцовой пломбой порхал у груди кривоногого виртуоза. «Щечкой» боевой ноги он выбивал новый мировой рекорд. Но его не замечали, двор собрался у ворот Шаиха.
— Я сам? — повторил Жбан.
— Сам… Никакой подножки.
Подошел Киляля. Сузил и без того узкие глаза:
— Я же видел… Чистая подножка. Вставай в ворота.
— Вставай, — повторил за Килялей Жбан. Не повторил — повелел. Взял мяч и отсчитал одиннадцать шагов.
— Да не было нарушения. — Шаих прислонился к штанге.
— Встань на место! — заорал Жбан. Он подошел к Шаиху и повлек его к центру ворот.
Шаих встрепенулся:
— Вот еще!
Получилось это у него резко и высокомерно. И он шагнул, чтобы вообще уйти, со двора, но Жбан уцепился за рукав вельветовой курточки Шаиха крепко…
— Встань!
— Я же сказал…
— А я говорю — встань!
Шаих повел головой, нос кверху, взгляд куда-то в кроны распустившихся за оградой яблонь: разговаривать больше не о чем.
— Последний раз повторяю, — процедил Жбан.
Меня зовут Рада. Я всегда рада помочь, потому что я фиксер и решаю чужие проблемы. В школе фиксер – это почти священник или психоаналитик. Мэдисон Грэм нужно, чтобы я отправляла ей SMS от несуществующего канадского ухажера? Ребекка Льюис хочет, чтобы в школе прижилось ее новое имя – Бекки? Будет сделано. У меня всегда много работы по пятницам и понедельникам, когда людям нужна помощь. Но в остальные дни я обычно обедаю в полном одиночестве. Все боятся, что я раскрою их тайны. Меня уважают, но совершенно не любят. А самое ужасное, что я не могу решить собственные проблемы.
Повесть посвящена острой и актуальной теме подростковых самоубийств, волной прокатившихся по современной России. Существует ли «Синий кит» на самом деле и кого он заберет в следующий раз?.. Может быть, вашего соседа?..
Переживший семейную трагедию мальчик становится подростком, нервным, недоверчивым, замкнутым. Родители давно превратились в холодных металлических рыбок, сестра устало смотрит с фотографии. Друг Ярослав ходит по проволоке, подражая знаменитому канатоходцу Карлу Валленде. Подружка Лилия навсегда покидает родной дом покачивающейся походкой Мэрилин Монро. Случайная знакомая Сто пятая решает стать закройщицей и вообще не в его вкусе, отчего же качается мир, когда она выбирает другого?
Это книга об удивительном путешествии нашего современника, оказавшегося в 2057 году. Россия будущего является зерновой сверхдержавой, противостоящей всему миру. В этом будущем герою повести предстоит железнодорожное путешествие по России в Москву. К несчастью, по меркам 2057 года гость из прошлого выглядит крайне подозрительно, и могущественные спецслужбы, оберегающие Россию от внутренних врагов, уже следуют по его пятам.
"Хроника времён неразумного социализма" – так автор обозначил жанр двух книг "Муравейник Russia". В книгах рассказывается о жизни провинциальной России. Даже московские главы прежде всего о лимитчиках, так и не прижившихся в Москве. Общежитие, барак, движущийся железнодорожный вагон, забегаловка – не только фон, место действия, но и смыслообразующие метафоры неразумно устроенной жизни. В книгах десятки, если не сотни персонажей, и каждый имеет свой характер, своё лицо. Две части хроник – "Общежитие" и "Парус" – два смысловых центра: обывательское болото и движение жизни вопреки всему.Содержит нецензурную брань.
Героиня романа Инна — умная, сильная, гордая и очень самостоятельная. Она, не задумываясь, бросила разбогатевшего мужа, когда он стал ей указывать, как жить, и укатила в Америку, где устроилась в библиотеку, возглавив отдел литературы на русском языке. А еще Инна занимается каратэ. Вот только на уборку дома времени нет, на личном фронте пока не везет, здание библиотеки того и гляди обрушится на головы читателей, а вдобавок Инна стала свидетельницей смерти человека, в результате случайно завладев секретной информацией, которую покойный пытался кому-то передать и которая интересует очень и очень многих… «Книга является яркой и самобытной попыткой иронического осмысления американской действительности, воспринятой глазами россиянки.