Шевалье - [10]

* * *

Новость достигла Сен-Жермен – ужасное поражение, битва у реки Войн, трагические потери среди ирландско-французских войск короля. Решающее поражение произошло в результате роковой, гибельной кампании. Король и Бервик бежали назад во Францию. Лаузан, близкий друг королевы, прикрывая тыл, собирал то, что еще оставалось от армии. Женщины ждали, охваченные страхом. Аннунсиата днями бродила по верхним террасам, с нетерпением высматривая малейшие признаки возвращающихся воинов, желая поскорее узнать, кто жив, а кто нет. Время от времени Хлорис подходила к ней и умоляла отдохнуть или поесть, или посидеть с ребенком, или послушать игру Мориса, но она только отрицательно качала головой, не произнося ни слова. Суеверный страх, что она пропустит первые мгновения прибытия всадников, обуял ее.

Наконец показался авангард. Войско приближалось и Аннунсиата, напрягая глаза, увидела вдали движущееся пятно основных сил, напоминавшее многоногое и многокрасочное насекомое. То тут, то там она замечала солнечные блики от шлемов, лат и экипировки лошадей. Долгое время войско казалось совсем далеко, и вдруг оно очутилось настолько близко, что можно было различить и людей и лошадей. Всадники скакали по широкой улице, временами скрываясь за деревьями. Впереди была видна фигура короля. Скоро Аннунсиате удалось разглядеть Бервика по огромному росту и белокурым волосам. Сразу за ним она увидела серебристую голову Карелли, и сердце ее облегченно заколотилось. Все остальные настолько слились в один поток, что как она внимательно ни вглядывалась, выделить кого-либо она не смогла. Затем они окончательно скрылись за деревьями и стенами.

Аннунсиата покинула свое место на краю террасы и у перил и в спешке, торопясь к лестнице, едва не сбила с ног Хлорис.

– Моя госпожа! – с тревогой в голосе воскликнула Хлорис, но Аннунсиата даже не обратила на нее внимания.

Доркас, задыхаясь, спешила вверх по лестнице. Она проговорила:

– Моя госпожа, моя госпожа, они здесь.

– Да, да, знаю. Я видела их. Прочь с дороги!

– Они должны остановиться в галереях королевы, моя госпожа. Я шла к вам, чтобы сообщить это, – отвечала Доркас.

Тут их настигла Хлорис и решительно сказала:

– Вы не должны спускаться во двор, моя госпожа. Это не Морлэнд.

Аннунсиата в нерешительности переводила взгляд с Хлорис на Доркас и обратно, потом с болью согласилась:

– Конечно, этикет надо соблюдать.

– Да, моя госпожа, – подтвердила Хлорис не без сочувствия, – потерпите чуть-чуть.

Минуты казались днями, неделями. Аннунсиата стояла с другими придворными дамами позади королевы на возвышении галереи, ожидая, когда дверь распахнется. Вот и король, надломленный, седой, вдруг сильно постаревший. В тишине он пересек зал к склонившейся в поклоне королеве, поднял ее бережно за руку и замер на мгновение, прежде чем крепко сжать ее в объятиях. Аннунсиата стояла так близко, что увидела слезы короля, и это невыразимо тронуло ее. Через плечо короля она встретилась глазами с Бервиком. Он был мрачен и взглянул на нее с каким-то странным выражением, какого она не смогла понять. Человечный жест короля освободил бурный поток и придворные дамы бросились приветствовать воинов, толпившихся в дверях за королем и Бервиком.

Невдалеке стоял высокий светловолосый ратник. Его темные глаза потускнели от недосыпания, а нос облез от солнечного зноя. Ничто не могло удержать Аннунсиату. В секунду она пересекла зал и обняла стройного сына. Он, тоже обнимая ее, повторял: «Мама! О, мама!», и Аннунсиата чувствовала влагу его слез на своих щеках.

– О, мой милый, – воскликнула Аннунсиата со слезами радости, – Ты живой. Слава Богу. Ты не ранен? О Боже, что за гадкий запах! С тобой все в порядке, Карелли?

Карелии не мог говорить, только крепче прижимал ее и глотал слезы, как ребенок, пытаясь через ее плечо улыбнуться Морису. Наконец, его объятия ослабли, и Аннунсиата слегка оттолкнула его от себя, чтобы получше рассмотреть.

– Я знаю, ты вряд ли рад такому возвращению, – после поражения, но мое сердце может вместить только одно. Об остальном я не думаю. Но где Мартин? Он здесь?

Ее взгляд недолгое время блуждал по сторонам. Если бы Мартин был здесь, она бы знала это. Потом она снова посмотрела на Карелли:

– Где он?

Темные глаза Карелли пригвоздили ее к месту.

– Нет, – прошептала она.

Карелли тряхнул головой, удерживая ее руки в своих. Шум в зале куда-то отступил, и ее окружила тишина, так что она слышала биение своего сердца, каждый удар, словно острый укол.

– Нет, Карелли, нет.

– Это случилось у бойни, матушка. В гуще сражения. Я не видел, но мои люди мне рассказали.

– Нет, – снова повторила она. Аннунсиата отрицательно качала головой, кровь, казалось, ударила ей в голову и зашумела, как море – как море у Альдбро, где они расстались. Но не навсегда, не навсегда!

– Он очень храбро сражался. Он бился и после того, как под ним пала лошадь, – продолжил Карелли.

Она снова покачала головой, ничего не желая слушать. Аннунсиата не верила, что бывает такая боль. Голоса гудели и смолкали около нее. Боль в горле не давала ей говорить, и она казалась заточенной в непонятную тишину, где могла видеть только лицо Мартина, изогнутую линию губ, улыбающиеся ей глаза. Темнота нахлынула на нее со всех сторон. Ей что-то говорили, пытаясь привлечь ее внимание, но она не хотела отвечать. Она хотела шагнуть в темноту и тишину к Мартину, прочь от боли, на которую она теперь обречена. Она захотела умереть, чтобы остановить боль.