Шевалье - [8]

– К вечеру он сделался похожим на тыкву, – вспоминал Матт с тайным преступным удовольствием.

Артуру минуло восемь, на два года больше, чем Матту, и он всегда помыкал Маттом. Он был большой, крепкого сложения и запугивал Матта, силой кулака требуя от того почтения, потому что Артур имел титул, а Матт – нет.

– Ты должен называть меня «милорд», – настаивал Артур, сидя верхом на Матте и мутузя его, но били его или нет, Матт не уступал.

– Кузен Артур, – неизменно отвечал он. – Ох! Оставь меня! Кузен Артур, кузен Артур, кузен Артур!

То, как он выхватил сливу у Матта, было обычным для Артура, но в тот раз Бог отплатил ему, поскольку Матт ничего не знал об осе, и если бы Артур не отнял сливу, то она ужалила бы Матта. Матт твердо верил в Бога. Берч рассказала ему, когда он был совсем маленьким, что Бог видит все, что он делает, даже если темно. И долго-долго он видел тяжелые сны об огромных глазах, смотрящих из темноты за пределами света камина или свечей. Теперь он повзрослел и совсем не боялся темноты – ну, во всяком случае, лишь чуточку. Однажды лунной ночью он оказался вне дома, смотрел на большой серебряный круг, свободно плывущий над черной полосой деревьев, и думал, что глаза Бога должны быть похожи на него, сверкающие и красивые.

Крутом царил покой. В тишине полуденного зноя слышалось лишь журчание ручья. Подлетела стрекоза и стала кружиться у лица Матта, решая стоит ли исследовать его дальше. Через полузакрытые глаза Матт наблюдал за переливающимся, ярким, драгоценным созданием, представив, что оно такое же большое, каким кажется сквозь ресницы, большое, как лошадь. Мальчик вообразил, как он карабкается на его голубовато-зеленую сапфировую спину и улетает, паря над деревьями в голубом небе, улетает в Ирландию, где был его отец.

– Вставай, не спи, – тормошил его Дейви, пробуждая от полудремы.

– Я голоден. Пойдем к моему деду. Он с овцами на холме Поппл Хаит. Надеюсь, у него найдется что-нибудь поесть.

Моментально Матт тоже почувствовал голод. Они вскочили, оделись и побежали через поля. Вскоре мальчики взбирались на Поппл Хайт, где сидел Старый Конн, наблюдая за отарой.

– Он похож на глыбу гранита – усмехнулся Дейви. – Интересно, растет ли на нем мох?

Матт подумал, что Конн напоминает не скалу, хотя он был так же неподвижен, а дерево, например, которое вырастает и становится обветрившимся и загрубелым. Его вылинявшая одежда скорее походила на листву какого-то странного растения, чем на творение рук человеческих.

Когда они подошли ближе, то увидели, что старик не был уж совсем неподвижен. Его ясные глаза, полуприкрытые складками морщинистой забуревшей кожи, наблюдали за ними, а руки на коленях были чем-то заняты. Его посох лежал рядом, а две собаки встрепенулись и завертели хвостами в знак приветствия. Молодая подбежала к мальчикам, чтобы обнюхать их руки, а старый пес только оскалился слегка из клочка тени, который он нашел у большого камня, показав очень белые зубы и весь в складках розовый язык, которые резко выделялись на его черной морде.

– Доброго тебе дня, молодой хозяин, – произнес Старый Конн, когда они подошли достаточно близко.

– Добрый день, Конн, – ответил Матт с подобающей вежливостью, с какой его учили обращаться к людям, которые однажды станут его людьми. – Надеюсь, у тебя все в порядке.

– Жара по мне, молодой хозяин, и поэтому я благодарю вас. Ну, Дейви, что ты собрался делать? Ничего путного, я уверен.

Дейви, который пытался раздразнить старого пса для игры, подошел и бухнулся на короткую, поеденную овцами траву у ног деда и сказал:

– Мы проголодались и подумали, что у тебя может быть найдется что-нибудь поесть.

– Вы всегда голодны. У меня есть овсяная лепешка и сыр из овечьего молока, если этого лакомства достаточно, чтобы насытить вас.

Он протянул руку за сумкой.

Матт почувствовал, что Дейви был слишком нахален. Пожалуй, это даже можно было назвать грубостью – прийти к старику и ограбить его, забрав его обед, поэтому он вступил в разговор:

– Но мы не хотели оставлять вас голодным, сэр. Пожалуйста, не беспокойтесь.

– Не-е, хозяин. Все мое – ваше. Старики никогда не бывают так голодны, как молодежь.

Он вытащил неглубокую корзинку, золотистый кусок овсяной лепешки и разделил его пополам, дав по половине мальчикам. Затем вынул кусок белого крошащегося овечьего сыра, завернутого в капустный лист.

– Не стесняйся, молодой хозяин. Ты увидишь, что это вкусно, ведь овцы паслись на диком тимьяне и клевере, и мяте, и на всех травах, что любят пчелы.

– Неужели от этого есть разница? – поинтересовался Матт, отправляя крошки сыра в рот.

– Ну да, конечно. Ты – это то, что ты ешь. А то, что едят овцы, попадает прямо в их молоко.

Мальчики умолкли на время, пока утоляли голод, потом перестали жевать и оглянулись вокруг.

Матт разглядывал руки Конна, темные, жесткие, сучковатые, как корни дерева, хотя, оказалось, они весьма ловко что-то вырезали из дерева.

– Что ты делаешь, Конн?

– Хомут для колокольчика, хозяин. Видишь? Когда я его отшлифую, я вырежу бороздку здесь и здесь и привяжу к кожаному ремню. Деревянные хомуты лучше, хотя народ на юге пользуется костью. Они берут тазовую кость овцы.