Шествовать. Прихватить рог… - [53]
— Словом, в нескончаемой от чудес долине дня я бываю всесилен, — заключает чужестранец. — Если ваше сегодня вдруг не затмило — другие великие сегодня, я с готовностью потру перстень и…
— Всесильны в пойме любого дня — или в первоянварской балке надежно заснеженного года?
— Каждого, каждого, что тучнее года.
— Знаете, что из зрелищ очень укачивает? — спрашивает Эрна. — Скольжение за рукой слепого, шляющейся по письменному столу, как по проспекту воскресенья, и, одолевая рельеф, тщится поймать важный ордер, но минутой прежде кто-то злоумышленник искал — свое, и сдвинул вещи, опознаваемые — по точке предсказания, и вчинил случайные… Чертова бумага трепещет от нетерпения — в двух буквах, на руке-путешественнице уже лег ее цвет, но все ловит и последовательно натыкается на кирпичи, в иных измерениях — сундучки мудрости книги, на взъерошенный блокнот, разбивающийся в ручей телефонных номеров, на будильник, чье надменное стекло не дает опознать ни круга, и превращен в автомобильную фару. Затем неловкая набредает на сноп гвоздей, развернувшихся в тернии, заодно украсится зернами граната, на открыточный календарь дней, приняв за отставшую от колоды карту, и ощупывает калейдоскоп с видами рая — как гильзу и груду осколков… Окунется в остаток пирога с отворенной рыбой и нащупает письма, смешав бесценные с флаерами, но на первых оставит рыбные пятна и затопчет углы, что несущественно, поскольку дальше непременно толкнет на них стопочку с красным вином, принятую за антиквариат — чернильницу, и заблудится в эпохах. А после угодит в урну и покроет окровавленный перст прахом, хотя ордер важности тут как тут. Да, кропотливая оперативная работа.
— Я уверен, что не вы — безмятежная наблюдательница за тяготением чьих-то рук, и нарисованное вами — могучий аллегорический сюжет, — говорит чужестранец. — Бросим кости и разыграем — кто из нас слепец?
— А что и вовсе равно жестокой морской болезни? — продолжает Эрна. — Однажды типовой слепой… кажется, тот же, и не аллегорический, но в амуниции топорного плотского! — пожелал быть препровожденным к какой-то меценатке, чтоб восстать посреди ее флагманских палуб и призвать шахматный турнир для полузрячих детей. Прозревающих не больше одной фигуры и клетки.
— Что же вас в этом не устраивало? — интересуется чужестранец.
— Уровень шума, — говорит Эрна. — Он лепил слова то из меда, то из воска, то из ледохода и кадрили копыт — и, конечно, без пауз, чтоб не вмещать возражения. В общем, прессинговал. Но не мог видеть, что творящая благо принимает его в халате, из которого выпадают части тела — для внутреннего употребления, видать, недостаток мужских рук, чтоб подхватили, а голову с вороньим гнездом заступили — ясли бигуди, и мадам не считает нужным преобразиться. Что со всех плоскостей дома сего — стены, двери, грудки шкафные — нас бомбят лучезарные лица ее сынка: бамбино листает букварь и пиликает на половинке несъедобной груши, он же — предводитель дворового футбола, тут брызжет привет из бассейна и щиплет пловчих, а там зачитался следами зверей в альпийских снегах и без конца повышается, уширяет плечо… И уже забирает стипендию имени… какое-то родственное имя. Хотя фаворит и правда был — очень недурен! Плюс финансовый потенциал… И пока прохлопавший виды декламировал, спонсорша внимала средним ухом и гуляла в толпе, составленной разновозрастным — путешествовала у сынка на закорках по временам: глаза ее катились по фотографиям — и увлажнялись, и больше ничем не возбуждались… Не смею категорически утверждать, что просителя провожала я…
— Манто, ведущая Тиресия, или отчаянная Антигона с Эдипом, — констатирует чужестранец. — А удался ли шахматный турнир?
— Кто знает, — говорит Эрна. — Разве сойдешься с людьми, чей любой жест утверждает в вас мизантропа? Пусть в самом деле останутся в басенных. Но я заглянула узнать, который час? У меня что-то с… — Эрна с досадой встряхивает запястье. — То есть… полюбопытствовать, вы нестерпимо предпочитаете чай — или кофе? Со сливками, с урожденной чернотой? Или — скорее на вернисаж? На утренник в театр? К сожалению, могу предложить вам только крупную передвижку — троллейбус, трамвай, переход в гневе стесненных и на круче народных мнений.
Где-то совсем рядом, вдруг — полуслышные вздохи, но кто мученик, или ржавый кран и недозавинченная дождем ветвь могут быть так жалобны? Эрна подозрительно смотрит на чужестранца, но безмятежность хранит его… Тогда дева-серна свершает внезапный отскок назад — отплющить чью-то ногу, на которой самоотверженно преодолевают немощь… И оступается — ниже шпионской туфли, на стоптанную просеку, коридорную пустоту — и вздохи роняет сам воздух.
— Кажется, трамвай непроходимо деперсонализует, — говорит Эрна. — Тот же на всех вид в окне… как один портрет — на мильон домов. Хотя возможны тополя вдоль отполированной зноем стены и бегущие тени — слева от обещанных впереди и справа от тех, что миновали, итого — втрое гуще реального строя. Как пассажиров-странников, которые непреложно вдавят в тебя — свою гадкую холодную или мокрую ношу, и кажется: в свертке — мясо заколотой твари и по твоим одеждам и коже стечет его кровь. А случись трамвай точно против ствола, ни дерево не равно отражению. Мы все зачем-то смотрим не под тем углом, под которым — небо…
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Юлия Кокошко – писатель, автор книг “В садах” (1995), “Приближение к ненаписанному” (2000), “Совершенные лжесвидетельства” (2003), “Шествовать. Прихватить рог” (2008). Печаталась в журналах “Знамя”, “НЛО”, “Урал”, “Уральская новь” и других. Лауреат премии им. Андрея Белого и премии им. Павла Бажова.
В новую книгу Юлии Кокошко, лауреата литературных премий Андрея Белого и Павла Бажова, вошли тексты недавних лет. Это проза, в определенном смысле тяготеющая к поэзии.
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.
Абсурд, притчевость, игра в историю, слова и стили — проза Валерия Вотрина, сновидческая и многослойная, сплавляет эти качества в то, что сам автор назвал «сомнамбулическим реализмом». Сюжеты Вотрина вечны — и неожиданны, тексты метафоричны до прозрачности — и намеренно затемнены. Реальность становится вневременьем, из мифа вырастает парабола. Эта книга — первое полное собрание текстов Валерия Вотрина.