Шестиклассники - [46]
Лишь когда захлопнулась дверь подъезда за Эдиком, Лёня направился домой. И на углу Рабочей опять увидел Аню. Она тоже возвращалась к себе.
— Хорошо было, правда? — спросила она по-прежнему оживлённо и радостно, подходя совсем близко и шагая рядом.
Лёня кивнул.
— А как с Варварой Самсоновной вышло, — продолжала Аня. — Пообещал Володя познакомить с ней и в самом деле заново познакомил. Совсем другая она.
Лёня опять кивнул.
Высокие стены их дома уже закраснелись впереди. Донеслись мальчишечьи голоса со двора. Лёня невольно прибавил шагу.
Аня поспешно сказала:
— Послушай, Лёня, — и тоже прибавила шагу, чтобы не отставать от него, — послушай… Завтра родительское собрание, и ты не бойся… У тебя всё наладится…. Вот увидишь! Ты скажи маме. Так будет лучше — скажи!
Она заглядывала ему сбоку в лицо, стараясь понять, что он думает, и так горячо уговаривала, как будто от этого зависела её собственная судьба. Он вспомнил, как вместе они сейчас радовались, что их звено завоевало первую премию, вспомнил, как хорошо и приятно было ему с ребятами, и, отворачиваясь, буркнул:
— Ладно, скажу!
А чтобы Анька не очень-то воображала, он, сразу гикнув, побежал вперёд.
Он мчался, не задерживаясь, прямо к своему подъезду, убегая от Ани.
Но хотите знать по секрету? Если б он был уверен, что ребята во дворе не станут смеяться над тем, что Галкин гуляет с девчонкой, он прошёл бы сейчас рядом с Аней Смирновой по всему двору, до самой двери!
Глава 23. Барин появляется снова
Переполненный впечатлениями, Лёня сразу, едва пришел домой, принялся рассказывать матери о походе в лес. Лидия Тарасовна сидела у стола и штопала носки. Она с улыбкой слушала сына, не прерывая.
Лёня думал, что ей всё очень интересно. Но когда он дошел, как ему казалось, до самого замечательного места, до игры в цитаты, Лидия Тарасовна обессиленно вытянула перед собой левую руку и неожиданно проговорила:
— У тебя, наверное, и эти дырявые.
— Кто — дырявые?
— Да носки-то… Как на огне горят. Не успеваю чинить. Рука ещё покоя не дает.
Рука у матери стала болеть недавно. Особенно ломит её перед переменой погоды, говорят, что это ревматизм. Должно быть, и сейчас сильно ломило — мать даже морщилась и, опустив руку, долго раскачивала её, словно маятник. Но рука рукой, носки носками, а к сбору это не относится. Можно было и не прерывать, тем более выговором: горит, мол, всё на тебе!
Лёня, обиженный, отошел к тумбочке. Мать, должно быть, ничего не заметила и, принимаясь опять за штопку, сказала:
— Хочу твоё пальтишко зимнее перелицевать. К зиме дело. А нового нынче купить не придется. Унесу завтра в мастерскую. Пока сделают, походишь в осеннем. Фуфайку под низ будешь надевать.
— Ладно, — отмахнулся Лёня.
Очень ему интересно — о фуфайках да пальтишках! Ещё и холодов-то нет. Мать всегда так — раньше времени начинает. О школе чуть ли не с середины лета напоминала, теперь об этом! Вот и поговори с ней о своих делах!
Лёня взялся за сумку.
Он решил окончательно и бесповоротно — с завтрашнего дня будет приходить в школу только с выученными уроками. Учителя начнут ставить ему хорошие отметки, и ребята убедятся, что и он может быть успевающим учеником и верным товарищем!
Хорошо бы вот завтра же ответить по физике на «отлично»!
Лёня раскрыл учебник… А то ещё лучше взять да и выучить всю физику сразу за год! Никто в классе ещё не знает, а ты хоть сейчас к доске!
Учебник совсем тоненький — сто тридцать четыре странички. Да ещё рисунков много. И некоторые есть очень интересные. Водопад. Ветряная мельница. Шлюз канала. А вот на пятьдесят девятой странице — целая картина: много лошадей, запряжённых попарно, тянут в разные стороны какие-то магдебургские полушария. Ага! Из них выкачан воздух, и поэтому разъединить невозможно. Значит, хоть и на пятьдесят девятой странице, а Лёне понятно. Пока же надо учить только на пятнадцатой. Измерение объемов.
И тут на всю страницу рисунок. Изображены разные мензурки, специальная посуда с делениями. Тоже ничего трудного нет. Можно даже из стакана сделать мензурку. А что, если попробовать? Будто физический опыт…
Лёня потянулся к стакану. Но мать отодвинула его подальше:
— Не балуй.
Вот тебе и физический опыт! Ну, ничего! Если они с ребятами захотят, то сделают мензурку всем звеном!
За ужином Лёня объявил матери о собрании.
— Завтра в семь? — удивилась Лидия Тарасовна. — Почему же не говорил раньше?
Конечно, этого вопроса следовало ожидать. Только Лёня на него не ответил, а мать, подумав, сказала:
— Хорошо, пожалуй, буду.
«Пожалуй» — это значит будет наверняка. Когда ей нельзя, она говорит твёрдо: «Не приду, вечерняя работа». Или: «Не могу, занята». Она и раньше-то не очень часто ходила в школу, а с прошлого года, когда взяла где-то вторую работу, стала бывать в школе совсем редко, даже не все собрания посещала. Лёня и сейчас ещё надеялся: вдруг опять у неё какая-нибудь срочная вечерняя работа.
Ну, да это теперь всё равно! Ведь с завтрашнего дня он берётся за учёбу по-настоящему, а всё что было, то прошло!
И, проводив утром мать на работу, Лёня опять добросовестно уселся за учебники. Физику он выучил накануне, а сейчас два раза прочитал географию, вызубрил назубок английские слова и заучил наизусть, расхаживая по комнате и тараторя во весь голос, басню Ивана Андреевича Крылова «Осел и Соловей». Потом, когда всё было готово, подумал, что, наверное, Аня Смирнова знает не одну эту басню, а все — недаром так быстро вспоминала в лесу цитаты. Недолго думая, Лёня прочитал всю книжку от начала до конца, даже те басни, о которых учительница ещё ничего не говорила.
