Шестая батарея - [49]

— Наконец-то! — увидев его, обрадовалась Беата.

Он резко оборвал ее:

— Ты взяла пистолет?

— Какой еще пистолет? — удивленно спросила она.

Когда он подошел к ней вплотную, она увидела, как изменилось его лицо.

— Не притворяйся и не кривляйся, Отдай пистолет, — сказал он неестественно спокойным голосом. — Я знаю, это ты взяла его.

Беата быстро сменила тактику. Она стала веселой, в смеющихся глазах появилось озорство. Пренебрежительным тоном спросила:

— А если и я взяла, то что? Говорила же тебе, что он мне нужен.

— Отдай! — сухо потребовал он.

— Не можешь мне уступить?

— Отдай! — повторил Мешковский.

— Он мне нужен, понимаешь?

— Зачем? Чтобы стрелять в нас из-за угла? — бросил он с яростью.

От этих слов Беата сразу стала серьезной.

— Эх ты, дурачок! — прошипела она. — Тебя, вижу, там здорово обработали. А я-то думала, из тебя выйдет толк…

— Верни пистолет, и закончим эту комедию. — Усилием воли он старался сохранить спокойствие.

Однако Беата еще не поняла, что Мешковский еле сдерживает себя. Рассмеявшись, издевательским, пренебрежительным тоном она бросила:

— И не подумаю! А что ты можешь со мной сделать?

Он посмотрел на часы и сухо заявил:

— Даю тебе пять минут. После этого я уйду и вернусь уже не один, а с теми, кто сумеет найти и отобрать у тебя пистолет…

Мешковский обошел оторопевшую Беату и направился в свою комнату. Закрыв за собой дверь, брезгливо поморщился, подумав: «Как-то по-глупому все вышло. Что я могу с ней сделать, если она не вернет? Не найти мне на нее никакой управы…»

Мешковский и не собирался что-либо предпринимать. Не предполагал и того, что Беата воспримет его угрозу всерьез. В тот момент, когда он уже смирился с потерей пистолета, в комнату вошла Беата.

Подпоручник еще не видел такого выражения на ее лице. Она швырнула на стол пистолет и сказала:

— Будьте добры покинуть мой дом, причем немедленно. Я привыкла иметь дело с честными людьми, а не с доносчиками.

— Я как раз собирался это сделать, — ответил он. — Будьте добры, посчитайте, пожалуйста, сколько я вам должен за все услуги.

На лице Беаты вспыхнул яркий румянец. Она открыла рот, пытаясь что-то сказать, но резко повернулась и выбежала из комнаты. Уже за дверью крикнула со злостью:

— Хам! Невежа!

Мешковский облегченно вздохнул. Теперь эта сцена показалась ему смешной. К свому удивлению, он почувствовал, что разрыв с Беатой ничуть не огорчил его. Быстро собрал вещи и направился к выходу.

Проходя мимо гостиной, приоткрыл дверь и спросил:

— Я вам больше ничего не должен?

— Нет, — ответила Беата, сидевшая, как обычно, у печки в углу комнаты.

«Слава богу, — думал, шагая по улице, Мешковский. — Она и так уже действовала мне на нервы. Такие женщины не по мне, Брыла оказался прав. Он выиграл пари».

У самого училища он столкнулся с Романовым. Увидев Мешковского с чемоданом, тот спросил:

— Что, переезжаете?

— Да. Иду спать в батарею.

— Хозяйка, что ли, выгнала?

— Угадали, — улыбнулся Мешковский.

— Зачем ночевать в батарее, пойдемте-ка ко мне, — предложил Романов. — Я живу вместе с Виноградовым, он сегодня дежурит. Можете занять его кровать.

Мешковский охотно согласился. Романов жил неподалеку, и через несколько минут они были уже дома. Комната была обставлена по-спартански. Единственным ее украшением была фотография, прикрепленная над кроватью Романова. На ней была изображена улыбающаяся молодая женщина с безмятежным выражением лица. На руках она держала маленькую девочку.

Заметив, что Мешковский с интересом разглядывает фотографию, Романов сказал:

— Это мои жена и дочка.

— Как их зовут?

— Жену Ольгой, дочку Шурой, — ответил Романов. Затем склонился над лежавшей на столе тетрадью. И только спустя несколько минут поднял глаза и тихо добавил: — Погибли… в Краснодаре…

Мешковский растерянно поглядел на Романова, но тот торопливо встал и подошел к окну, затем тяжело вздохнул и, будто оправдываясь, сказал:

— Никак не могу прийти в себя. Узнал об этом несколько дней назад…

* * *

Наутро Мешковский проснулся раньше обычного. Сначала никак не мог сообразить, где находится. Комната с голыми стенами, скромная обстановка, все незнакомое, чужое… Вспомнил о Беате. Лежа на спине, уставился в потрескавшийся потолок. С некоторым сожалением подумал о вчерашней ссоре. «Ведь мне с ней было совсем неплохо. Надо было отобрать пистолет, а затем приголубить ее, — рассуждал он. — А может, не все еще кончено? Может, пойти и как-то все уладить, замять ссору?» Но тут перед ним, сменяя друг друга, возникли картины: похороны убитого парня, затем фото Беаты в окружении немецких офицеров… Он вспомнил слова Брылы: «Окрутят вас, втянут…» Потом вспомнил, как недавно опозорился во взводе.

«Э-э, пусть все катится к чертовой матери! Брыла выиграл пари. Недаром мне так не хотелось ехать в училище, — думал он с раздражением. — Ничего себе обстановочка. Друзья, товарищи, все близкие мне люди дерутся на фронте, будут освобождать Варшаву, пойдут на Берлин, а я отсиживаюсь в тылу, как за каменной стеной. На черта сдалось мне это училище?!»

Тем временем проснулся Романов. Вскочил с кровати, натянул брюки и сел за стол. Уложил стопкой книги, прислонил к ним небольшое выщербленное зеркальце и начал бриться.