Шестая батарея - [23]

Когда Беата подала кофе, он снял с печки бутылку ликера.

— А теперь приступим к художественной части программы. Беата, сыграй нам что-нибудь и спой!

Хозяйка играла на пианино темпераментно, у нее было звонкое меццо-сонрано. Она спела сентиментальное танго, потом веселую фривольную песенку. Вдруг обернулась к Янеку.

— А теперь кое-что для тебя… Мелодию твоих родных мест. К сожалению, потерянных, но, надеюсь, ненадолго.

И полились звуки украинских думок. У Мешковского слегка кружилась голова, его все больше охватывало блаженное настроение.

Когда стоявшие на буфете часы пробили половину десятого, Дада моментально сбросил с себя шутовскую веселость.

— Ну, детки, мне пора! Ирена, пошли…

— Почему? Ведь… — запротестовала девушка.

— Замолчи, несчастная! — попытался опять пошутить Чарковский, но выражение его лица было кислое, недовольное. Коротко объяснил: — В десять я должен быть в училище. Надо решить один очень важный вопрос. А ты иди и согрей-ка мне постельку…

— Но ведь у тебя сегодня выходной…

— Я же тебе сказал, что у меня важное дело… — резко оборвал ее Чарковский и начал прощаться.

Хозяйка и Мешковский проводили гостей до прихожей.

Беата закрыла за ними дверь, оперлась о дверной косяк и выжидающе посмотрела на Янека. Тот, целуя ее, шепнул:

— Идем ко мне…

— Не сейчас. Пусть тетка ляжет спать… — ответила она тоже шепотом.

* * *

Табачный дым смешивался с резким запахом ружейного масла и потной одежды. В комнате было темно. Сноп яркого света от стоявшей на столе лампы освещал разбросанные на нем бумаги. Лица разговаривающих тонули во мраке.

Чарковский, стоя у двери, закурил. Дрожащий язычок пламени зажигалки на минуту выхватил из темноты его угрюмое лицо. Он ожидал, по-видимому, неприятного разговора.

— Зачем вызывал? — спросил подпоручник приглушенным голосом.

Мужчина, сидевший за столом, рассмеялся.

— Умнее вопроса не мог придумать? Просто хочу с тобой поговорить.

— И о чем же?

— Хочу знать: ты с нами или нет?

— С вами? — На лице Чарковского появилась ироническая улыбка. — Это с кем же?

Мужчина за столом нервно заерзал.

— Хватит, Чарковский, паясничать. У меня к тебе серьезный разговор. Надеюсь, ты понимаешь, что я торчу здесь не ради своего удовольствия. Мы не сложили оружия и будем продолжать борьбу…

— По-нят-но, — пробормотал Чарковский. Вдруг оживившись, подошел поближе к собеседнику и со злостью процедил сквозь зубы: — Чтобы ты знал, на меня вы не рассчитывайте. Не хочу теперь иметь с этим ничего общего. Не выдам вас, но и сотрудничать с вами больше не собираюсь. Сыт всем по горло. Не хочу…

— Не хочешь? — Вопрос прозвучал почти равнодушно.

— Нет. Надоела вся эта конспирация, надоело рисковать своей жизнью, надоело все это донкихотство! Хочу жить, понимаешь? Жить! Не хочу ввязываться в новые, авантюры ради чьих-то амбиций. Впрочем, я уже больше ни во что не верю. Ради этого не стоит умирать. Везде только интриги, амбиции, подлость!

Человек за столом спокойно слушал его нервные, отрывистые фразы. Смотрел прищуренными глазами на красивое лицо офицера и думал: «Вот и вылезло шило из мешка! Вот он, Чарковский, во всей своей красе. Ни капельки не изменился. Элегантный мундир, холеная морда, хороший одеколон, девушки, спорт. Трус, ничтожество — и больше ничего…»

Чарковский нервно продолжал:

— Не рассчитывайте на меня. Во всяком случае, теперь. А позже, когда действительно наступит решающий момент, я не останусь в стороне. А играть в конспирацию не собираюсь! Я уже для этого не гожусь.

Мужчина резким движением направил сноп света в лицо Чарковскому и зловещим шепотом произнес:

— Хочешь остаться в сторонке? Сохранить свою драгоценную жизнь? Да грош ей цена!

— Послушай… — пытался возразить Чарковский.

— Замолчи! — забыв о предосторожности, громко крикнул остававшийся в тени человек. Но тут же взял себя в руки и спокойным, тихим голосом продолжал: — Ты, кадровый польский офицер, давший присягу на верность родине и поклявшийся бороться с ее врагами, выслуживаешься теперь перед большевиками, чтобы спасти свою шкуру. И самое смешное, считаешь, что все как-то уляжется, сойдет тебе с рук. Затаишься, переждешь… Не выйдет! Ты забыл про нас, а мы сумеем заставить тебя выполнить присягу. Впрочем, пока ты нам не нужен. Можешь делать что хочешь, только держи язык за зубами. Но помни: ты должен быть готов явиться по первому нашему зову. Когда сочтем ото необходимым, мы дадим тебе знать.

Чарковский нервно расстегнул крючки воротничка, вытер ладонью липкий от пота лоб. Он знал, что протестовать опасно, а спорить — бесполезно.

— Ну, если возникнет такая необходимость, — буркнул он и натянуто улыбнулся.

Сидевший в полумраке человек пропустил эти слова мимо ушей. Встал из-за стола и, повернувшись спиной к Чарковскому, бросил через плечо:

— И запомни еще одно. Не знаю, насколько ты низко пал…

— Да ты что… — возмутился офицер.

— Так вот, заруби себе на носу: если предашь нас, мы разыщем тебя даже на краю света. От нашей мести никто и ничто тебя не спасет. За это тебя ждет смерть! А теперь иди. Разумеется, мы по-прежнему незнакомы.

Выйдя из здания, Чарковский облегченно вздохнул. Вспомнив неприятный разговор, выругался тихо: