Шестая батарея - [20]

Беата была полной противоположностью тетки, и Мешковский с удовольствием смотрел на нее. Ему нравились ее отменный аппетит и тонкий юмор.

К концу обеда разговор вдруг перешел на неприятную тему. Беата бросила не имеющую прямого отношения к их беседе реплику:

— Они отняли у тети все.

— Кто? — не понял Мешковский.

— Как это кто? Красные! — раздраженно ответила Беата. — У тети было имение неподалеку отсюда. Когда пришли большевики, хамье сразу же подняло голову…

— А, ну да… — растерялся офицер. Дальше он уже почти не слушал ее, думая лишь о том, как бы поскорее закончить этот разговор.

— Представьте себе, они стали такими наглыми и агрессивными, что бедная тетушка вынуждена была бежать ночью из своего имения. И во всей деревне нашлись только двое, кто помог ей спасти хотя бы часть вещей.

Мешковский посмотрел на тетю. Ее ястребиный профиль, подкрашенные губы и мумиеобразный вид вызывали у него отвращение. Вместо того чтобы прикинуться сочувствующим, он с упрямым удовлетворением думал про себя: «Значит, крестьяне сами избавились от этого живого трупа…» И с трудом погасил появившуюся при этой мысли улыбку. А Беата продолжала разглагольствовать:

— Все, что теперь происходит, — хорошо, даже очень хорошо. Чем хуже для них, тем лучше для нас…

Мешковскому стало не по себе. Он беспокойно заерзал и хотел возразить, но Беата воинственно закончила свою речь:

— Еще до войны я считала, что мы зря либеральничаем. Нужны были другие методы, более энергичные. Нам нельзя было соглашаться даже на малейшую видимость демократии. А теперь приходится расплачиваться за это.

Мешковский не помнил ни «либеральничания», ни «видимости демократии». Тема была весьма щекотливой. И он не имел никакого желания вступать в политическую дискуссию. Беата нравилась ему, спорить с ней не хотелось, как и высказывать ей все, что думает по этому поводу. В результате он оказался в глупом положении. Молчал, пытаясь изображать сочувствие, что, впрочем, ему никак не удавалось, и ждал подходящего момента, чтобы сменить тему разговора. Добившись этого, облегченно вздохнул.

После обеда тетя первой поднялась из-за стола и удалилась. Мешковский отправился к себе, Беата, прощаясь, напомнила ему:

— Не забудьте про вечер!

Оставшись один, он мысленно вернулся к разговору за обедом. Значит, Беата из богатой семьи? Он невольно вспомнил, как она горячо рассуждала о политике. Это воспоминание неприятно кольнуло его. «Да, характером бог Беату не обидел! Это сразу видно, — размышлял он. — А собственно говоря, чего я ломаю себе голову над этим вопросом? Какое мне дело до ее политических взглядов?» Но тут же почувствовал, что неискренен с самим собой. Ему не хотелось признаваться, что откровения Беаты были неприятны, и, пытаясь заглушить эти мысли, он заключил: «Главное, что она мне нравится как женщина, а беседовать с нею о политике я не собираюсь».

XIV

Закончив подготовку к завтрашним занятиям, заместитель командира взвода Добжицкий аккуратно сложил карту и тетради. Он собирался было подняться с неудобной, чересчур маленькой для него скамейки и выйти покурить, но в это время в аудиторию вошел Казуба в сопровождении незнакомого офицера.

— Встать! Смирно! — подал команду Добжицкий.

— Вольно, вольно! Садитесь! — приказал Казуба и, обращаясь к стоящему позади хорунжему, сказал: — Это второй взвод, которым будет командовать Мешковский.

Строгое лицо Добжицкого выражало готовность к выполнению дальнейших указаний. Всегда серьезный и малоразговорчивый, он сумел завоевать авторитет у начальства. Казуба и другие командиры считали, что из него выйдет хороший офицер. Коллеги же вначале обижались на его сухость и замкнутость, но потом прониклись к нему уважением. Теперь он смотрел на офицеров холодными, бесстрастными глазами и думал: «Это и есть наш новый политрук. Деревня, по роже видно, с ним особых хлопот не будет. Справились со Слотницким, справимся и с этим, как его там… Брылой. Интересно, чем она привлекают к себе людей? Слотницкий, понятно, мечтал о карьере. А этого дурака наверняка соблазнили офицерскими погонами».

Тем временем Казуба тихо сказал Брыяе:

— Мне надо: забежать в учебную часть, а вы, если хотите, можете пойти на квартиру и отдохнуть.

Брыла заколебался.

— Рановато, — сказал он неуверенно и вдруг решился: — А знаете что, я останусь здесь, поговорю с ребятами…

Казуба обрадовался, но не показал этого. С удовлетворением подумал: «Этот Брыла нравится мне. Похоже, он действительно собирается честно работать».

Заканчивалось время, отведенное на самоподготовку, в большинство курсантов уже не занимались. До прихода офицеров в аудитории царили приглушенный шум, разговоры и смех. Теперь же, когда появилось начальство, все снова взялись за учебники и тетради. Коротко остриженные головы склонились над ними с подчеркнутым усердием.

Брыла медленно прошел вдоль столов, с интересом разглядывая курсантов. Потом вернулся на середину и остановился возле свободного стола. Присев на его крышку, спросил:

— Ну, ребята, как жизнь в училище?

Курсанты подняли головы. Брыла перехватил их любопытные, но не слишком доброжелательные взгляды и подумал: «Откуда в них эта настороженность?»