К празднику Середины осени[48], что приходится на пятнадцатый день восьмой луны, я был вполне здоров. Вот уже полгода Юнь была моей женой, но она еще не выходила за пределы нашего жилища и видела лишь стену Цанланского павильона. В тот день я через старого слугу передал сторожу приказ никого к нам не пускать. С наступлением вечера я, Юнь и моя младшая сестренка в сопровождении няньки и девочки-служанки двинулись вслед за старым слугой осматривать парк и павильон. Мы миновали каменный мост, вошли в ворота, повернули на восток и, попетляв немного, достигли места, где среди ярко-зеленых деревьев высилась насыпная гора. Павильон стоял на самой ее вершине. Мы поднялись по ступеням к павильону, и взору открылся бескрайний простор: в красном зареве догорающего заката в небо подымались струйки дыма от очагов, а дальше, на другом берегу реки, виднелся парк Лес у подножия горы, здесь богатые и знатные обычно устраивали званые обеды. Позже на этом месте построили Школу полного знания. В павильоне мы постелили циновку и уселись в кружок. Сторож приготовил нам чай. Из-за макушек деревьев скоро выплыла ясная луна, легкий ветер колыхал края наших рукавов, луна отражалась в волнах, и пыль мирских забот и суеты словно слетала с нас. Юнь сказала мне тогда:
— Какое радостное путешествие у нас сегодня. Но будет еще веселее, если мы поплаваем вокруг павильона на легкой лодочке.
В домах засветили огни, напомнив нам, что близится пятнадцатая ночь восьмой луны. Поддерживая друг друга, мы спустились с холма и воротились домой.
Согласно народному обычаю, все женщины, богатые или бедные, в ту ночь выходят из домов и гуляют, обычай этот зовется «гуляние при лунном свете». Но никто не пришел в уединенное, тихое и полное спокойного сияния место — к Цанланскому павильону. Мой отец господин Цзяфу обожал брать себе приемных сыновей, в конце концов у меня набралось двадцать три брата, а моя матушка удочерила девять девочек. Среди них были девица Ван, вторая моя сестра, и шестая сестра[49], по имени Юй, обе были задушевными подругами моей жены. Ван, большая охотница до вина, была взбалмошная, а Юй — веселая и говорливая. Всякий раз, когда подруги собирались вместе, они попросту выставляли меня из комнаты, а если ночевали, то втроем укладывались в одну постель. Я знал, что все это проделки Юй. В шутку я однажды сказал ей:
— Когда ты выйдешь замуж, я приглашу твоего мужа погостить у меня дней десять.
В ответ сестрица сказала:
— Тогда и я приду сюда и буду спать с Юнь в одной постели. Разве это не удовольствие?
Юнь и Юй улыбнулись друг другу.
К этому времени собрался жениться мой брат Питан, и мы поселились у Моста пьющего коня на улице Цанми. Дом был большой, просторный, но не такой уединенный и изысканный, как Цанланский павильон.
В день рождения моей матушки у нас в доме обычно давали театральные представления, и поначалу Юнь находила эти зрелища интересными. Отец никогда не признавал никаких запретов и попросил представить «Жестокое расставание»[50], актеры с мастерством показали тонко сделанную сцену и сумели глубоко тронуть зрителей. Я украдкой взглянул на Юнь, находившуюся за занавеской, она стремительно поднялась и ушла. Прошло немало времени, но Юнь не показывалась. Я пошел искать ее. Ко мне присоединились и сестры — Ван и Юй. Мы нашли Юнь в ее комнате, она сидела у своего туалетного столика, положив голову на руки. Я спросил:
— Тебе грустно? Она ответила:
— Обычно пьесы смотрят ради развлечения, но эта разбила мне сердце.
Сестрицы расхохотались. Я заметил им:
— Перестаньте, Юнь всегда принимает все близко к сердцу.
Сестрица Юй спросила мою жену: уж не собираешься ли ты просидеть здесь весь день?
Я приду, если актеры сыграют что-нибудь веселое, — ответила ей Юнь.
Услышав пожелание Юнь, сестрица Ван попросила матушку, чтоб актеры представили что-нибудь вроде «Убийства Ляна» или «Возвращения долга»[51]. Юнь пришла посмотреть представление, оно ей понравилось, и она вновь развеселилась.
Когда мой дядюшка Су-цунь безвременно скончался, отец назначил меня его наследником, поскольку у того не было детей. Могила дяди была в Сикуатане, на Горе счастья и долгой жизни, то есть как раз подле нашего родового захоронения.
Каждый год весной я отправлялся в те места с Юнь поклониться праху дяди и обмести могилу. Сестрица Ван, узнав, что в тех местах находится знаменитый парк Гоюань, как-то пошла вместе с нами. По дороге Юнь обратила внимание на камни, они были самых разнообразных оттенков, с рисунком наподобие лишайника. Она предложила:
Что если из этих камней сделать на подносе горку, получится куда интереснее, чем пейзаж с белыми камнями из Сюаньчжоу[52].
Боюсь, не найдем достаточно камней нужной формы, — ответил я.
Если уж сестрице они так нравятся, я соберу для нее эти камни, — предложила Ван.
Она взяла у нашего провожатого пеньковый мешок и, шагая словно журавлик, принялась подбирать камни. Каждый раз, подняв какой-нибудь голыш, она спрашивала, годится ли он, и я отвечал ей «хорош» или «не стоит». Собирала она довольно долго, усталая, она вернулась к нам с мешком, набитым камнями, на лице ее сквозь пудру выступали капельки пота. Бросив мешок, она сказала:
