Шесть записок о быстротечной жизни - [14]

Шрифт
Интервал

К празднику Середины осени[48], что приходится на пятнадцатый день восьмой луны, я был вполне здоров. Вот уже полгода Юнь была моей женой, но она еще не выходила за пределы нашего жилища и видела лишь стену Цанланского павильона. В тот день я через старого слугу передал сторожу приказ никого к нам не пускать. С наступлением вечера я, Юнь и моя младшая сестренка в сопровождении няньки и девочки-служанки двинулись вслед за старым слугой осматривать парк и павильон. Мы миновали каменный мост, вошли в ворота, повернули на восток и, попетляв немного, достигли места, где среди ярко-зеленых деревьев высилась насыпная гора. Павильон стоял на самой ее вершине. Мы поднялись по ступеням к павильону, и взору открылся бескрайний простор: в красном зареве догорающего заката в небо подымались струйки дыма от очагов, а дальше, на другом берегу реки, виднелся парк Лес у подножия горы, здесь богатые и знатные обычно устраивали званые обеды. Позже на этом месте построили Школу полного знания. В павильоне мы постелили циновку и уселись в кружок. Сторож приготовил нам чай. Из-за макушек деревьев скоро выплыла ясная луна, легкий ветер колыхал края наших рукавов, луна отражалась в волнах, и пыль мирских забот и суеты словно слетала с нас. Юнь сказала мне тогда:

— Какое радостное путешествие у нас сегодня. Но будет еще веселее, если мы поплаваем вокруг павильона на легкой лодочке.

В домах засветили огни, напомнив нам, что близится пятнадцатая ночь восьмой луны. Поддерживая друг друга, мы спустились с холма и воротились домой.

Согласно народному обычаю, все женщины, богатые или бедные, в ту ночь выходят из домов и гуляют, обычай этот зовется «гуляние при лунном свете». Но никто не пришел в уединенное, тихое и полное спокойного сияния место — к Цанланскому павильону. Мой отец господин Цзяфу обожал брать себе приемных сыновей, в конце концов у меня набралось двадцать три брата, а моя матушка удочерила девять девочек. Среди них были девица Ван, вторая моя сестра, и шестая сестра[49], по имени Юй, обе были задушевными подругами моей жены. Ван, большая охотница до вина, была взбалмошная, а Юй — веселая и говорливая. Всякий раз, когда подруги собирались вместе, они попросту выставляли меня из комнаты, а если ночевали, то втроем укладывались в одну постель. Я знал, что все это проделки Юй. В шутку я однажды сказал ей:

— Когда ты выйдешь замуж, я приглашу твоего мужа погостить у меня дней десять.

В ответ сестрица сказала:

— Тогда и я приду сюда и буду спать с Юнь в одной постели. Разве это не удовольствие?

Юнь и Юй улыбнулись друг другу.

К этому времени собрался жениться мой брат Питан, и мы поселились у Моста пьющего коня на улице Цанми. Дом был большой, просторный, но не такой уединенный и изысканный, как Цанланский павильон.

В день рождения моей матушки у нас в доме обычно давали театральные представления, и поначалу Юнь находила эти зрелища интересными. Отец никогда не признавал никаких запретов и попросил представить «Жестокое расставание»[50], актеры с мастерством показали тонко сделанную сцену и сумели глубоко тронуть зрителей. Я украдкой взглянул на Юнь, находившуюся за занавеской, она стремительно поднялась и ушла. Прошло немало времени, но Юнь не показывалась. Я пошел искать ее. Ко мне присоединились и сестры — Ван и Юй. Мы нашли Юнь в ее комнате, она сидела у своего туалетного столика, положив голову на руки. Я спросил:

— Тебе грустно? Она ответила:

— Обычно пьесы смотрят ради развлечения, но эта разбила мне сердце.

Сестрицы расхохотались. Я заметил им:

— Перестаньте, Юнь всегда принимает все близко к сердцу.

Сестрица Юй спросила мою жену: уж не собираешься ли ты просидеть здесь весь день?

Я приду, если актеры сыграют что-нибудь веселое, — ответила ей Юнь.

Услышав пожелание Юнь, сестрица Ван попросила матушку, чтоб актеры представили что-нибудь вроде «Убийства Ляна» или «Возвращения долга»[51]. Юнь пришла посмотреть представление, оно ей понравилось, и она вновь развеселилась.

Когда мой дядюшка Су-цунь безвременно скончался, отец назначил меня его наследником, поскольку у того не было детей. Могила дяди была в Сикуатане, на Горе счастья и долгой жизни, то есть как раз подле нашего родового захоронения.

Каждый год весной я отправлялся в те места с Юнь поклониться праху дяди и обмести могилу. Сестрица Ван, узнав, что в тех местах находится знаменитый парк Гоюань, как-то пошла вместе с нами. По дороге Юнь обратила внимание на камни, они были самых разнообразных оттенков, с рисунком наподобие лишайника. Она предложила:

Что если из этих камней сделать на подносе горку, получится куда интереснее, чем пейзаж с белыми камнями из Сюаньчжоу[52].

Боюсь, не найдем достаточно камней нужной формы, — ответил я.

Если уж сестрице они так нравятся, я соберу для нее эти камни, — предложила Ван.

Она взяла у нашего провожатого пеньковый мешок и, шагая словно журавлик, принялась подбирать камни. Каждый раз, подняв какой-нибудь голыш, она спрашивала, годится ли он, и я отвечал ей «хорош» или «не стоит». Собирала она довольно долго, усталая, она вернулась к нам с мешком, набитым камнями, на лице ее сквозь пудру выступали капельки пота. Бросив мешок, она сказала:


Рекомендуем почитать
Предание о гульдене

«В Верхней Швабии еще до сего дня стоят стены замка Гогенцоллернов, который некогда был самым величественным в стране. Он поднимается на круглой крутой горе, и с его отвесной высоты широко и далеко видна страна. Но так же далеко и даже еще много дальше, чем можно видеть отовсюду в стране этот замок, сделался страшен смелый род Цоллернов, и имена их знали и чтили во всех немецких землях. Много веков тому назад, когда, я думаю, порох еще не был изобретен, на этой твердыне жил один Цоллерн, который по своей натуре был очень странным человеком…».


Обозрение современной литературы

«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».


Деловой роман в нашей литературе. «Тысяча душ», роман А. Писемского

«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».


Мятежник Моти Гудж

«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».


Четыре времени года украинской охоты

 Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...


Человеческая комедия. Вот пришел, вот ушел сам знаешь кто. Приключения Весли Джексона

Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.