Шесть записок о быстротечной жизни - [15]

— Если еще подыму хоть один камень, упаду.

— Говорят, что в горах для сбора фруктов приручили обезьян, теперь я вижу, что такая работа как раз для них, — заметила Юнь.

Ван с возмущением закрыла лицо руками и готова была разрыдаться, я остановил ее и сказал Юнь осуждающе:

— Для тебя так старались, а ты городишь чушь, неудивительно, что сестрица рассердилась.

Возвращаясь домой, мы посетили парк Гоюань, молодая зелень соперничала в яркости с кокетливыми купами красных цветов. Ван по натуре была грубовата, она срывала цветы и тут же их бросала. Юнь стала бранить ее.

— Если ты не хочешь поставить цветы в воду или приколоть к волосам, зачем же рвать?

Ван ответила:

— А что тут плохого? Ведь им же не больно! Я в шутку решил постращать ее:

— Когда-нибудь тебя постигнет суровая кара — выйдешь замуж за рябого или бородатого.

Ван бросила на меня гневный взгляд, кинула цветы на землю и ногой отшвырнула их в пруд.

— Почему вы все время меня обижаете? — вскричала она.

Юнь помирилась с ней, приласкала, и Ван успокоилась.

Поначалу Юнь была неразговорчива, и ей нравилось слушать мои рассуждения. Я стал учить ее красноречию, подобно тому как сверчка заставляют бегать, подхлестывая травинкой. В конце концов она научилась вести беседу. Вот пример тому.

У Юнь была привычка запивать рис чаем, еще ей нравились соевый соленый творог с горчицей (в Сучжоу это блюдо зовется «вонючий творог» и особым способом замаринованные в креветках огурцы. Могу только сказать, что более всего на свете я ненавидел именно этот творог и огурцы. И чтобы подшутить над ней, сказал ей однажды:

— У собаки нет вкусового обоняния, и она ест отбросы, не ведая, что они дурно пахнут; жук роется в навозной куче, и если и превращается в цикаду, то только потому, что жаждет взмыть повыше. Но разве ты собака или жук?

Юнь ответила мне так:

— Соевый творог едят, потому что он дешев, его можно есть и с чжоу, и с сухим рисом — я привыкла к нему с детства. Ныне я вступила женой в твой дом — словно жук, оборотилась цикадой, но мне по-прежнему нравится творог, ибо не следует забывать, откуда ты родом. Что же до огурчиков, то впервые я попробовала их в твоем доме. Я сказал ей:

— Что же, тогда выходит, мой дом — собачья конура?

Юнь оказалась в затруднении и, немного подумав, привела такой довод:

— Конечно, в каждом доме есть нечистоты, но различие состоит в том, едят их или нет. Ты обожаешь чеснок, и я пытаюсь привыкнуть к нему, тогда как творог я тебя есть не заставляю. А огурчики хороши, попробуй взять их в рот, зажав нос, и ты поймешь их вкус. Маринованные огурцы схожи с У Янь[53], которая была уродлива лицом, но прекрасна добродетелями.

Я расхохотался:

— Уж не собираешься ли ты превратить меня в собаку?

Юнь ответила:

— Долгое время у меня был пес, почему бы и тебе не попробовать им стать.

Тут она подцепила палочками кусочек огурца и насильно засунула его мне в рот. Я зажал нос и попробовал огурец, — действительно, вкусно. С того раза я полюбил огурцы. Потом я ел их, уже не затыкая носа, и мне казалось, что у них ни с чем не сравнимый аромат.

Юнь готовила еще соленый бобовый творог, в который добавляла конопляное масло и сахар, и я находил, что это по-своему вкусно. Мы смешивали мелко нарезанные огурцы с соленым творогом и называли это блюдо «удивительный двойной соус». Вкус его был необычен. Я сказал ей однажды:

Не могу понять, почему вначале я находил и творог, и огурцы отвратительными, а сейчас люблю их.

Когда любишь, не замечаешь уродливости того, на кого обращена любовь, — рассудила Юнь.

Мой младший брат, Ци-тан, женился на внучке господина Ван Сюй-чжоу. Когда накануне свадьбы собрались послать свадебные дары, не оказалось жемчуга и цветов. Юнь отдала матери свой жемчуг, который когда-то получила в качестве свадебного подарка. Служанке было жаль жемчуга, но Юнь сказала:

— Супруга есть воплощение женского начала — инь, жемчуг представляет собой чистейшее проявление стихии инь, если украсить жемчугом волосы, то создастся противодействие мужскому началу — стихии ян. Зачем же его жалеть?

Юнь любила растрепанные книги и порванные живописные свитки. Разрозненные части и отдельные листы она непременно переплетала в книжку — подобные книжки именовались у нее «Собранием фрагментов». Порванные живописные свитки или каллиграфические надписи она реставрировала, подыскивала нужную бумагу и просила меня подрисовать и поправить испорченный рисунок. Свою коллекцию реставрированных свитков она называла «Восхитительное собрание, составленное из выброшенных листков». Если у Юнь выдавался свободный от вышивания или приготовления пищи день, она возилась с подобными пустяками, не чувствуя ни утомления, ни усталости. А уж коль случалось ей в старом сундуке или в куче заплесневелых книг отыскать исписанный листок или рисунок, который ей казался красивым, она радовалась, словно ей в руки попалась редкая драгоценность. Кончилось тем, что одна наша соседка, старуха Фын, стала собирать всякую бумажную рухлядь и продавать нам.

У нас с Юнь были одинаковые привязанности и неприязни. Мне было легко с ней, она угадывала мои мысли по выражению глаз, по едва заметному движению бровей; тотчас уловив какое-нибудь желание, она выполняла его наилучшим образом, не дожидаясь напоминаний. Однажды я заметил ей: