Когда мы с Мишкой прибежали к шахте, увидели только дым. Пожарники уехали. Огня не было видно. Толпа стояла молча. Женщина в плюшевой жакетке держала на руках ребёнка, завёрнутого в стёганое одеяло, одеяло было большое, оно опускалось до самой земли.
— Вещи не вынесли, даже иголки не вынесли. Всю нашу жизнь вы в свою яму провалили. Ни дома, ни имущества.
Она не вытирала слёз, они текли по круглому лицу.
Метростроевец в обгоревшей спецовке уговаривал её:
— Не плачь, гражданочка. Мы же завтра вещи вернём. Куда они денутся? Дальше шахты не упали.
— Попортилось же всё, — плакала она.
— Ты что? — сказал метростроевец. — Мы иной раз находим вещи, которые пятьсот лет в земле пролежали. Пять веков! Целые и невредимые. Не плачь, не плачь.
— А ночевать где я буду с ребёнком? — ещё сильнее заплакала она. — Куда нам идти?
Тут вперёд выступил Мишка.
— Живите у нас. У нас комната хорошая, большая.
Женщина повернула к нему лицо, посмотрела и махнула рукой:
— Тоже нашёлся комнаты хозяин.
— В нашем общежитии поживут, — сказал метростроевец.
Надо было вызвать Пучкова на дуэль
На Новый год бабушка испекла пирог с капустой. Пирог немного подгорел, и в комнате пахло пожаром.
Мишка сидел за столом напротив мамы и смотрел на маму. У мамы новое платье с круглым белым воротничком. Мишке купили на праздник новые ботинки в картонной коробке. Раскрытая коробка лежит на диване, сверкают жёлтые нетоптаные подмётки.
— Я поднимаю свой бокал, — говорит папа торжественным голосом и взмахивает рукой с рюмкой из синего стекла, — поднимаю свой бокал за Новый год и за исполнение всех желаний.
Все пьют тягучую наливку, а Мишка лимонад. Исполнение желаний. Чтобы Таня смотрела на него не как на пустое место. Чтобы перейти в шестой класс без «посредственно». Чтобы Мельниченко взял его с собой ещё раз к археологам. Чтобы вовремя построили метро и чтобы наше метро было лучшим в мире.
— Чего призадумался? — Мама берёт Мишку за подбородок и приподнимает его голову. — Будь, пожалуйста, весёлым.
Лицо у мамы светится, мерцают глаза, от мамы пахнет яблоками.
— Я и так весёлый, — говорит Мишка. — С Новым годом, с новым счастьем!
— Бедовый ты парень растёшь, — говорит отец. — Всё время бегаешь, бегаешь.
— Такая эпоха, — отвечает Мишка. — Большие скорости.
— Как ты сказал? Эпоха? — Отец прищуривает близорукие серые глаза. — Эпоха.
— Он только дома бедовый, — говорит бабушка и разрезает пирог. — С тобой и со мной. А с другими детьми он — робкий интеллигент.
— А что я такого сделал? — спрашивает Мишка. Ему кажется, что «интеллигент», да ещё робкий, — это оскорбление.
— Ну как же. — Бабушка положила всем по куску тёплого пирога. — Я сама видела в окно, как сын милиционера Александр толкнул его. А наш Миша ему ничего не сказал.
Было совсем не так. Мишка собрался треснуть Пучкова как следует, но увидел, что бабушка смотрит в окно. Какой дурак станет драться, если смотрит бабушка? А Леденчик сказал:
«Шухер, ребята. Мишкина бабушка смотрит в окно».
Таня Амелькина тогда засмеялась, а Катя предложила:
«Давайте играть в штандер. Смотрите, какой мяч папа мне купил».
Мяч был синий с красным, от него хорошо пахло резиной. И они стали играть в штандер.
— Он посмел толкнуть моего внука, а Миша ему ничего не сказал, — повторила бабушка.
Отец глотает чай и говорит:
— В твоё время его надо было вызвать на дуэль.
— Какая дуэль? — Бабушка откидывается на стуле и начинает нервно ломать пальцы.
Когда мама смеётся, у неё совсем детские, тугие щёки. А отец никогда не смеётся, у него веселеют глаза, и всё. Даже не все глаза, а точки в середине глаз зажгутся, погорят и погаснут.
Бабушка опять про своё:
— Ты смеёшься. А твоя жена ходит на работу в штопаной кофточке.
Мама спрашивает:
— По-вашему, на службу надо надевать бриллианты?
— Боже мой, какие бриллианты? Бриллианты, к твоему сведению, моя дорогая, носили вечером! На бал! Говорят, они прекрасны при свечах! А на службу в бриллиантах не ходила даже императрица. Впрочем, императрице не надо было ходить на службу. Совсем вы заморочили мне голову.
— Дорогая мама! — начинает папа опять торжественным голосом. — Сегодня Новый год. Если спорить под Новый год, то весь год будут споры. Я этого не хочу. Я хочу покоя в доме.
— Мишка, не пора ли тебе спать? — спрашивает мама.
— Ещё полчасика, — по привычке говорит Мишка.
— Твой единственный сын растёт уличным мальчишкой. Я сама слышала, как он кричал: «Шухер!» Это ужасное слово. Тюремный какой-то жаргон.
— Ничего не уличным, — сказал Мишка.
Он решил лечь на свой сундук, но не спать, а только немного полежать. Он приляжет, дождётся, когда наступит двенадцать часов и придёт Новый год.
Мама постелила ему, взбила кулаками подушку.
Всё-таки сегодня хороший вечер. Снег идёт за окном, шуршат по стёклам снежинки. Скрипят чьи-то шаги во дворе. А может быть, это кажется. Или снится.
— Тише. Мишка уснул, — говорит мама. — Давайте я посуду помою.
— У нас на заводе вчера закончилась сборка первого эскалатора для нового метро. Блестяще прошли испытания.
Мишка сразу просыпается.
— Папа! Что же ты молчал? На вашем заводе делают эскалатор! А ты мне ничего не сказал.
