Шесть рассказов об исчезновении и смертях - [13]

Увидя свет, беглец споткнулся, но удержался на ногах. Недалеко от выхода, заросшего кустами лавра, ещё дымились угли оставленного кем-то костра. Облизывая рану, Воила присел и раздул пламя. Потом, опустив в огонь покалеченную зубами правую руку, он прижёг рану. Шатаясь, отошёл в сторону и лёг на дно лодки, стоявшей далеко от берега реки Саос, бегущей на восток. Ворон и смерть кружили над ним.

Македония

Как буря гонит тучи сквозь сумрак, не зная пути, так и судьба гонит человека в край ледяной ночи. Презрев провидение, смерть, законы, преисполненный ненасытной жаждой мести, одолеваемый гордыней, он устремляется к подножию Балкан. Там в глубоких норах обитают неверные клятвам македонцы. Он похвалялся, что за малый срок — всего семь дней — достиг этих диких пределов, утверждая, что был «влеком ветром Господним».

Вожди варваров, колдуны, дикари в мрачных масках, разбойники с лицами в струпьях, всякая нечисть, идущая с севера, больные падучей, дезертиры, клятвопреступники, лихоимцы, отцеубийцы — все они внимали небылицам его на берегу Истра. Вокруг расстилались леса, кончавшиеся лишь там, где уже не было ничего.

«Господь явился ко мне в узилище и провозгласил: «Всякий, кто рисует меня, — лжец, ибо нет мне предела. Ты когда-нибудь рисовал меня?!» Рыдая, я ответил Ему: «Грешен, Господи!» Тогда он откусил мне кисть, сказал: «Иди и благословляй тою рукой всех заблудших, пусть видят они поцелуй мой. Пусть помнят о том, кто страдал. Будь повелителем главного царства. Собери рать. Очисти зёрна от плевел. Ты создан для мира распятого, а он для тебя».

Эти подлые речи разъярили сброд, готовый поддержать любой мятеж, сулящий им грабёж, а противнику насилие. Они надели Воиле на ноги красную обувь, провозгласили безродного владыкой ещё не завоёванного престола. Вожди трёх македонских родов и восемь военачальников западных гарнизонов, изменивших присяге, поддержали узурпатора, тут же поклялись ему кровью и именем Спасителя. Так воеводы сии подвизались на пламенной битве. Им хватило лишь несколько пустых фраз, несколько секунд восторга, ночного пира в походных палатках, освещённых огнём многих костров. По прошествии шести дней, тревожных, хмурых и ветреных, в столице узнали, что армия Воилы лавиной спустилась с гор. Его боевые когорты, похожие на стада и своры, ринулись стрелой с Гема и Родопа на плодоносную равнину Фракии, грабя храмы, сжигая иконы. В короткий срок были сметены: застава Берник, застава Балас, застава Гебел, цитадель Кастрос, пограничные укрепления Клисуры, а также северные крепости Стринома.

Вот как о том писал в Византии чудом спасшийся из Гебела наместник пограничной фемы Николай Кодина: «Христолюбивый! Внемли словам страстотерпца. Неисчислимое войско Безрукого, подобное саранче, пришло к воротам твердыни и после недельной осады, сделав ночью подкоп под восточной стеной, ворвалось в крепость, не щадя ни жён, ни детей, ни святынь. Воила же, разгорячённый штурмом, был внесён в цитадель на руках телохранителей. Осмотрев трофеи, он стал непристойно бранить пленных, а затем, разъярившись, взмахнул обрубком, как бы благословляя их и прощая. Всех пошедших против «истины» в тот же день четвертовали. Я же уцелел лишь потому, что в часы штурма спрятался в гробах тифозных мертвецов».

В первые дни лета мятежники окружили основанный ещё святым Петром монастырь Протосекретис, где и хранилась рука основателя, уничтоженная затем грабителями. Смутьяны обложили со всех сторон святыню, сбивая стрелами даже птиц, летевших к стенам. Безумцы в первые же часы пошли на приступ, рассчитывая овладеть монастырём, если не умом, то наглостью. Придвинув к стенам лестницы, солдаты стремглав побежали по ним, размахивая вокруг себя мечами, но кипящая смола охладила их пыл.

Армия стояла там три недели, безумная от нещадного солнца. В одну из ночей властолюбивый Воила, осмотрев каменные укрепления, нашёл их могучими, но осады не снял и в день солнцестояния послал с пленным письмо к настоятелю — душе обороны:

«Преподобный! Взываю к твоему благоразумию! К твоему сердцу! Да и как нам, слугам одного Господина, не понять друг друга. Твои люди изнурены осадой, а перебежчики говорили мне, что мор стал косить людей. Со слезами слушал я их рассказ. Наши уставшие воины торопят нас прекратить битву, но мы, неразумные, не внемлем голосу братьев во Христе. Клянусь, и слово моё крепко: мои мечи, копья, дротики, мои огнедышащие кони направлены не против тех, кто созидает мученические труды и свершения, кто подвигом духовным возвышает обитель, а против тех, кто носит венец срама или внемлет самому сраму. Послушай слова мои — отопри ворота, отдав в руки судьбы и праведного суда последышей порока[19]. И да благословит тебя Господь!»

Эти чары распахнули ворота. Собачья свора, влетевшая в них, учинила в храмах разгром, уничтожив тесаками росписи, иконы, выложенное мозаикой тело Христа. А «Страсти Господни», восторг в умах зрящих вызывающие, были счищены со стен мечами диких македонцев.

Как только осквернение случилось, а дальше развиваться уже не могло, воины Воилы устроили ужаснейшую резню. Воила, видя это, смиренно опустил глаза, гладя ножны секиры. Из глубины кровавой «хладобойни» к нему подвели настоятеля — немощного Мелентия, укорявшего его за зло, срамившего за ложь. Услышав о себе такую хулу, Воила вначале смутился, но потом, быстро овладев собой, прокричал: «Придушить его! Придушить!» Вырвавшись из рук врагов, старец подбежал к злодею, простонал, содрогаясь всем телом: «В чём моя вина? Ведь я отворил тебе ворота...» С кроткой улыбкой он ответил словами, достойными иудина сына: «За это тебя и придушат!»