Шесть повестей о легких концах - [26]
Пятая
Опытно-показательная колонія № 62
Еще люди спятъ, а солнцу некогда. Выходитъ палачъ, разгорается злобой, работаетъ. Томится скотина, земля трещитъ, а въ цѣпкихъ Иродовыхъ рукахъ младенчиками хрустятъ сухіе колосья. Гляди хоть годъ. — Не будетъ дождя. Не будетъ хлѣба. Ничего не будетъ.
Вмѣсто тучъ, проходятъ надъ Кореневкой «слыхи». Этихъ — сколько хочешь. Толку мало, но нужно же на чемъ нибудь душу отвести, не то подъ яснымъ небомъ ляжешь на брюхо, мухоморомъ вспухнешь, лопнешь, изойдешь поганой трухой.
Гнѣдовъ — предсѣдатель Совѣта. Въ единомъ ликѣ — троица: по сезону — кулакъ, середнякъ и бѣднота. Аминь! Четыре года воевалъ — философъ. Бурчитъ: «вотъ я те закачу резолюцію!» Ясно — можетъ. Съ коммунистами — красный медъ. Даже въ губернскомъ листкѣ пропечатали: «такой пролетарій опора Совѣтской власти». Съ попомъ исключительно — престолонаслѣдіе. За то: сундукъ — доверху царскія, — зеркало — во всю избу, въ праздникъ — рыжій сюртукъ и зеленый платокъ вокругъ шеи. Прошлой зимой — хлѣба много было — городскіе пріѣзжали мѣнять. Правда всѣ привередничали: кто дай «собачку», чтобъ лаяла здорово, кто велосипедъ, кто граммофонъ съ нѣмецкимъ маршемъ. Но Гнѣдовъ всѣхъ превзошелъ, до преклоненія потрясъ:
— Хочу такую машинку-считалку. Какъ съ базару — къ ней, чтобы все выправляла. Ну и для смѣху — подсчитать, сколько Любимъ въ праздникъ политуры кроетъ. До милліона пусть выскакиваетъ. Привезешь — дамъ мѣшокъ. А денегъ намъ не надо. Самъ слыхалъ — бабы на что глупы, хворостиной въ комитетъ сгоняю и тѣ поютъ: «совѣтскими всѣ клѣти оклеить собираемся.» Иди, иди!..
Весельчакъ, несмотря на глубины и высокій постъ! Первый въ Кореневкѣ. Ясно — «слыхи» прямо къ нему. Уйма.
Первый: въ Ивневскомъ служили молебствіе. Кирюха Кривой — напуститель — пересохъ, разсыпался. Троеручница умилилась — слезу пролила. Три дня дожди.
Слыхъ второй: коммунисты въ городѣ съ утра до ночи стрѣляютъ въ солнце изъ австрійскихъ пушекъ. Хвастаютъ — прицѣлъ хорошій. Доканаютъ — будетъ дождь.
Третій: и вовсе они въ дождѣ не нуждаются. Имъ отъ дождя одно безпокойство — калоши снашивать. Стрѣляютъ со страха — объявился Черемышинъ, крестьянскій большакъ. Ѣздитъ съ дугой, на дугѣ крестъ и написано — спереди: «не удерешь», сзади: «не догонишь». Вѣшаетъ всю сволоту, то-есть учителей, коммунистовъ и барышень, а съ крестьянами ласковъ.
Четвертый слыхъ: городскіе затѣяли, чтобъ никому не рожать — перепись. За всякаго младенца мѣшокъ картошки, за дѣвченокъ по два — вдвойнѣ значитъ, потому бабы къ красной арміи не приспособлены.
Пятый — у самихъ коммунистовъ дѣти всѣ мѣченныя. Когда въ Волнушкахъ, то-есть въ этой самой колоніи, чертенята купаться полѣзли, Андрюха видѣлъ — на пузѣ выше пупка — звѣзда.
Шестой — дѣти въ Волнушкахъ самыя знаменитыя. Подкрѣпляются молокомъ. Потомъ — приступятъ. Ни одинъ по человѣчески не говоритъ — кто ржетъ, кто квакаетъ. А хозяйничаетъ жидовочка — Перка Самойловна. Больше всѣхъ няньчится съ рыжимъ вихляемъ. Золотой краденой расческой звѣриную шерсть расчесываеть, давитъ вшей и приговариваетъ:
«Учись крещенныхъ давить — во-какъ!»
Седьмой — рыжій вихляй — совѣтскій наслѣдникъ. Ему почести воздаютъ. А онъ совсѣмъ телепень. Большой и голышомъ ходитъ не смущаясь.
Ну, нація!
Восьмой — отъ колоніи житья не стало. У Гаврилы стащили курочку. Поютъ скверныя пѣсни. Глазомъ дѣвокъ портятъ. Хуже всего, кто-то избы поганитъ — изображаетъ дьявольскія хари — рогатыхъ лошадей, птицу съ выменемъ и бабъ въ натурѣ. Кто же, какъ не рыжій вихляй?
Девятый — въ колонію привезли тысчу пудовъ муки. Носили съ утра до ночи. Сложили — половицы не выдержали. Порядки! У крестьянъ отбираютъ, лягушкамъ и Перкѣ — даютъ.
За девятью главными слѣдуютъ тридцать дополнительныхъ. Но Гнѣдовъ даже не улыбается. Самый важный — девятый. Надо вывѣдать толкомъ. Перка молока просила — мѣняться хочетъ. Снарядить Егорку — бойкій, разнюхаетъ мигомъ.
Солнце высоко. Попъ кадитъ — не чувствуетъ. Коммунисты изъ пушки палятъ — не слышитъ. Стоитъ, жжетъ.
Паркъ расковыряли ужъ давно — въ восемнадцатомъ. Деревья вырубили, бесѣдки на лучину. Большой шаръ съ клумбы взялъ себѣ Гнѣдовъ — поставилъ во дворѣ на шестъ. Пріятно — себя видѣть серебрянымъ. Лѣто — злое. На рѣдкихъ кустахъ скрипятъ желтыя лохмотья. Земля облысѣла. Егорка глядитъ на уцѣлѣвшую мраморную Венеру. Голову сбили. Накинула на себя черное трико плюща, рукой прикрыла грудь. Бѣла — солнце не беретъ. Егорка злится:
— Ишь, головы нѣтъ, а все за сиськи хватается! Стерва!
Жестяная дощечка:
«Опытно-показательная колонія для дефективныхъ дѣтей. Губотдѣлъ охраны дѣтства. № 62.»
На приступочкѣ — рыжій вихляй безъ портковъ, сидитъ и складываетъ кубики. Ему пахать скоро, а будто скотина мычитъ.
— Эй, красота, позови вашу старшую!
Вихляй гогочетъ. Трясется вздутый животъ. Потомъ высовываетъ языкъ — длинный, какъ у пса, и бѣгомъ.
Егорка отплевывается. Ждетъ. Долго ждетъ. Со скуки пробуетъ всѣ развлеченія: плюется, присвистывая и цѣлясь въ каменную бабу, считаетъ окна, бросаетъ камнемъ въ паршивую суку, наконецъ, отчаявшись, начинаетъ горланить:
