Шерлок Холмс: прекрасный новый мир - [14]

— Согласен. Но русские не такие отсталые, какими их рисуют на Западе. Русские начали изобретать самолёт раньше, чем Лилиенталь. Русские открыли закон сохранения массы вещества. Что бы ни говорили буржуи, именно русские открыли Антарктиду. Русские изобрели электрическую лампочку…

— Вы опять преувеличиваете, Исаев! Лампу накаливания изобрёл Джозеф Свен!

— Кто-кто?

— Джозеф Свен, английский физик. Он изобрёл лампу в 1878 году, годом раньше Эдисона. Конечно, вы не были в Баскервиль-холле. Я слышал там фразу: «Вы не узнаете Баскервиль-холл, над входом будут гореть фонари Эдисона и Свена в тысячу свечей!»

— Я этого не слышал, — признался Холмс.

— Холмс, вы не слышали. Следовательно, Ватсон тоже не слышал этих слов. Лодыгин изобрёл лампу в 1874 году!

— Исаев, вы преувеличиваете! — возразил Холмс.

— Вы не думаете о заслугах других народов, Холмс!

— Тише, тише! — успокоил я спорщиков, успев выйти из их числа.

Пневматический лифт поднял нам завтрак, и мы набросились на жареный картофель. После завтрака у нас было много свободного времени, так как Штольц не мог принять нас у себя. На улице к нам подошёл немец с густыми русыми усами и спросил, желаем ли мы пойти в оперу.

— Вы приехали из Саксонии?

— Почему вы в этом уверены?

— Я хорошо знаю немецкие диалекты. Вам известна Кролль-опера на Кёнигплатц? В настоящее время она носит название Нового Королевского оперного театра.

— Что вы предлагаете послушать нам?

— В Новом Королевском оперном театре идёт опера Вагнера «Нюрнбергские мейстерзингеры». У вас есть свободное время для похода в оперу?

— Если вы так настаиваете на таком варианте, мы проведём время в Кролль-опере.

— В Новом Королевском оперном театре, — поправил доброжелатель.

Днём мы сидели в ложе оперного театра. С нами не было Исаева, поскольку он вспомнил о политических взглядах Вагнера и отказался слушать оперу этого композитора. Опера была посвящена историческому событию, когда в Нюрнберге произошло состязание мейстерзингеров. К моему стыду, я проявил величайшее неуважение к немецкому композитору и к этому достижению романтизма, ибо я заснул во время представления. Во сне я видел фройляйн Клозе в сестринской униформе, которая ухаживала за больным в Шарите, и я при этом был врачом в той же клинике. Самый интересный момент наступил, когда я вошёл в палату и увидел кайзера, собирающегося пожать руку медсестре. Я взглянул на него так, что тот отдёрнул руку и ответил мне невинным взглядом. Но мой вид был настолько суровым, что кайзер поспешил покинуть палату. Я объяснил медсестре, что делает кайзер при рукопожатии, и та, повернув ко мне прекрасное лицо, отблагодарила меня. Сон был прерван гулом голосов, и оказалось, что посетители оперы покидают её. Холмс возвышался надо мной и смотрел с укоризной.

— Как вы могли проспать всю оперу, все три акта, герр Сименс?

— К моему стыду, это правда. Но зато мне приснился приятный сон.

Когда я рассказал Холмсу о моём сне, он заметил, что уже четыре часа вечера. За неимением других дел мы вернулись в «Кайзерхоф».

Исаев сидел за столом с задумчивым видом и раскладывал какие-то фигурки из спичек. Я не решался заводить разговор, рискуя создать причину спора. Поскольку стол был занят, я пристроился в кресле и стал писать новые очерки о расследованиях Холмса. Я подбирал каждое слово, занятие писательским трудом отняло у меня немало времени. Первым моим рассказом в этот день стал «Пенсне в золотой оправе», описывающий происшествие в Йоксли-Олд-плейс. За ним последовал «Подрядчик из Норвуда», описывавший первое применение дактилоскопии в расследованиях Холмса. Когда я закончил написание «Трёх студентов», наступил вечер, и я заметил, как мне неудобно было сидеть в кресле без стола. Исаев смешал спички в кучу и освободил стол. К тому времени был самый подходящий момент для отхода ко сну. Мы легли спать и на следующее утро были готовы пойти к Штольцу.

Нас обуревали опасения, что Штольц снова занят, но эти опасения оказались напрасными. На Йоркштрассе, 2 нас дожидался почтальон, в руках которого была свежая газета. Фройляйн Клозе сидела за пишущей машинкой, её длинные тонкие пальцы стучали по тугим клавишам. Когда мы вошли, она мило улыбнулась и сложила пополам напечатанный лист.

— Наверное, вам интересно, почему я стала медсестрой, — сказала она, когда все мы сели за стол.

— Хотелось бы это услышать.

— Моя семья находится в бедности. Большинство женщин сидят дома, а выйдя замуж, всё равно сидят дома. Братьев и сестёр у меня нет. Поэтому мне оставалось зарабатывать, ведь кому нужна бедная невеста? Профессия гувернантки, телефонистки или машинистки меня не привлекает.

— Я только что видел, как вы печатали.

— Это нужно для дела. Я решила стать медсестрой, хотя эта профессия является трудной и низкооплачиваемой. Но ведь наш народ недаром считается трудолюбивым. Проблема лишь в том, что, по мнению некоторых врачей, из-за меня мужчины не хотят покидать клинику.

— Можно прервать ваш разговор? — вставил Штольц.

— Что вам угодно?

— Ради нашей с вами общей цели я воспользовался своей профессией почтальона и заимствовал газету. Мне хотелось бы зачитать вам одну статью.