Шерлок Холмс: прекрасный новый мир - [16]

. Теперь же в этом замечательном парке лежал труп.

— Но в чём причины гибели? Неужели алкогольное опьянение? — спросил Исаев.

— Такой вариант крайне сомнителен. Мы знаем, что Штольц был трезвенником.

— Это не совсем верно. Он признался, что, в отличие от большинства немцев, не пьёт ни пиво, ни шнапс. Но о неупотреблении других алкогольных напитков и речи не шло. Также не стоит забывать и о наркотическом опьянении, герр Хаузер.

В Тиргартене нас встретила фройляйн Клозе. Она тяжело дышала, приложив руку к груди, шляпка была надета в спешке, так как самодельная вуаль была сбоку. Едва увидев нас, она разразилась рыданием.

— Он… он лежит в центре парка…

— Боже, только истеричек нам здесь не хватало! — произнёс Холмс.

— Прекратите рыдать! — строго сказал я. — Отрицательные эмоции приближают старение организма.

Эти слова подействовали на девушку волшебным образом, ибо она тут же перестала плакать.

— Очевидно, Штольц врезался в колонну Победы, — предположил Исаев. Ни одной эмоции не отразилось на его лице.

Фройляйн Клозе удивлённо подняла влажные глаза.

— Колонна Победы находится на Кёнигплатц, герр Штирлиц[31].

Исаев пожал плечами.

В центре парка стоял автомобиль. В нескольких ярдах перед ним лежал Штольц. Его левая рука была неестественно согнута, и я даже в темноте понял, что рука сломана. Голова была повёрнута вправо, но фуражка (он был в униформе) была на своём месте.

Я заметил, как насторожился Холмс. Он неподвижно смотрел вперёд, в сторону вокзала, пока вдруг не шагнул назад. Прошептав: «Бежим отсюда!», он взял меня за руку и побежал в сторону Унтер-ден-Линден, всё быстрее и быстрее. В конце улицы мы остановились как вкопанные. За моей спиной раздался визг. Перед нами стоял Штольц и смотрел на нас расширенными глазами. Забыв о приличиях, мы и медсестра бросились к нему, ощутив его материальность.

— Нет, вы не дух, это несомненно…[32] — сказал я, чувствуя то же, что чувствовал, когда Холмс восстал из Рейхенбахского водопада.

— В чём дело? — удивился почтальон. — Где мой автомобиль?

Холмс обернулся, и вдруг быстро зашагал в сторону почты.

— Нам нужно уходить отсюда. Я чую, что тут всё не так просто. Спрашиваете, в чём дело? Мы считали вас погибшим.

У «Кайзерхофа» мы попрощались со Штольцем и Агнесс Клозе. Шофёр угрюмо произнёс:

— Хотел бы я знать, кто устроил со мной такую штуку. Такого со мной никогда не было. Встретимся завтра.

Глава VII. Мы в ловушке

На следующий день Исаев снова ушёл на разведку. Холмс сидел в кресле и грыз ногти.

— Ватсон, что вы скажете о фройляйн Клозе?

— Она очаровательна, словно…

— Я не просил вас повторять то, что нам обоим отлично известно.

— Прошу прощения, я всего лишь хотел сказать, что она напоминает женские образы на картинах прерафаэлитов.

— Вам больше нечего сказать? Я хотел бы, чтобы вы оценили не внешние качества.

— Я вижу, она очень добра, сердобольна, и трудолюбива, хотя последнее качество свойственно немцам. Но в тоже время она чувствительна и слишком много плачет. К сожалению, я не могу согласиться с тем, что у неё сильный характер.

— Я полностью согласен с вами.

В этот миг Исаев вернулся в гостиницу. Оглянувшись по сторонам, он достал из-под пальто фотоаппарат.

— Я побывал в Рейхстаге и в Городском дворце под именем фотографа Штирлица. Вы не представляете, что по вечерам происходит во дворце. Общедоступный бал. Единственное проявление демократизма в Германии. Бал называют общедоступным, но фактически для тех, кому хочется туда попасть, и для тех, кому есть что надеть.

— И всем есть что надеть? — поинтересовался я.

— Вы правы. Большинство женщин были одеты в д… д… д… д… д… декольтированные платья. Одним словом, загнивающий Запад.

— Ватсон, вы теперь можете сделать вывод о том, что бал действительно был общедоступным.

— Я не могу сделать такой вывод.

— Рассудите сами. Исаев сказал о большинстве женщин, а не обо всех побывавших там женщинах. Следовательно, бальные платья были не у всех.

— Может вам это нравится, а вот мне пришлось ради конспирации фотографировать. Теперь у меня нет желания проявлять плёнку.

Исаев снова ушёл, и я при отсутствии других занятий продолжил написание правдивых рассказов о расследованиях Шерлока Холмса после его беспрецедентного возвращения. Мой друг задумчиво вертел в руках трубку, не решаясь наполнить номер табачным дымом и тем самым вызвать нарекания. Бросив трубку, он взял скрипку и исполнил мелодию собственного сочинения. Я не помнил, слышал ли я уже эту мелодию. Вечером я вспомнил о свежем воздухе и уговорил Холмса и выйти на улицу.

Выйдя из гостиницы, мы пошли на юг по Вильгельмштрассе и прошли мимо Имперской почты. Нас обдувал холодный воздух, по асфальту летели жёлтые листья. На перекрёстке нас нагнал Исаев.

— Шпионите? — спросил Холмс.

— Да, герр Хаузер. Я сделал одно интересное наблюдение. Приходилось ли вам слышать о том, чтобы пациент влюбился в медсестру? Кажется, некий буржуй даже написал об этом книгу. Ладно, плевать на него. Я имею в виду…

— Говорите толком! О ком вы рассказываете?

— Под пациентом я подразумеваю Штольца. А о какой медсестре идёт речь, вы сами понимаете.

Мы молча стояли, обдумывая новость. Наконец, Холмс издал возглас отчаяния.