Шерлок Холмс и страшная комната. Неизвестная рукопись доктора Ватсона - [76]

В любом случае, человек этот, живя в замке, должен иметь другую, «легальную» ипостась и, таким образом, входить в тесный круг подозреваемых. Причудливый наряд лорда был, конечно, хорошей маскировкой. Но ведь учитель много лет живет в замке и все эти годы лорд не менял своего облика! Похоже, к происшедшему на днях загадочному убийству этот маскарад отношения не имеет. Получалось, что здесь не одна, а по меньшей мере две загадки! Две тайны. Так оно и оказалось. Тайна лорда Фатрифорта и его двойника. И тайна «Страшной комнаты» и загадочного убийства.

Конечно, подделать можно все, кроме роста, а по росту подходили камердинер, слуга Фил и даже высокая сухощавая миссис Вайс. Хотя ее сразу пришлось исключить. Не говоря о прочем, было достаточно и того, что такие роскошные волосы никак не уместились бы под узкий парик лорда.

Потому оставались слуга Фил и камердинер. Фил — тихий, улыбчивый и очень неглупый, но все же простой человек, и мистер Нортинг — таинственный «конкистадор», как его охарактеризовал учитель. Камердинер был главным человеком после лорда, умный, энергичный, выдержанный и очень скрытный, он распоряжался всем в замке, отдавал приказы от имени больного лорда.

Так или иначе все решил… след от ботинка! Под кустом роз было только два вида следов: широкие короткие следы, скорее всего, принадлежали Питу-конюху, в крайнем случае Филу, следы эти и шире, и короче, чем след «Аттисона». Отсюда вывод: пользоваться «Аттисоном», кроме лорда, мог только камердинер. Таким образом, получалось, что у скамейки с нами говорил не лорд, а мистер Нортинг, его камердинер.

А как же подлинный хозяин замка? Где он? Ответ напрашивался сам собой: там, где и должен быть умерший лорд Фатрифорт. В фамильном склепе. Это всего естественней вытекало из полуфантастического рассказа учителя о черных балахонах. Все просто, Ватсон!

— Да, все просто, когда за дело беретесь вы, Холмс.

— Ну, на этот раз и на вашу долю пришлось немало. Кстати, хочу обратить ваше внимание, дорогой Ватсон, что в этом деле, как нигде, пригодилась моя привычка начинать осмотр не с места преступления, а много шире, осматривая, так сказать, декорации и фон, на котором разыгралась трагедия. Я не люблю откладывать этот осмотр, иначе потом более яркие впечатления не дадут возможности заметить всякие там «невзрачные пустячки». И в этом деле, не имея ни улик, ни фактов, ни свидетелей, ни мало-мальски определенных зацепок, ни даже точного места преступления, я одним только моим методом добился замечательного результата. В первый же час нашего путешествия мне удалось уразуметь сам фокус этого преступления, а на другой день рано утром я добыл и главную улику — перстень, и уже к середине дня все дело могло бы быть завершено, если бы…

— Если бы не ваша лодыжка, Холмс?

— Да, конечно, но в большей степени — моя всегдашняя самонадеянность, Ватсон, которая помешала мне вовремя выслушать ваш отчет.

— Вот, уж обидно, Холмс!

— Вот уж и нет, Ватсон! «Все, что ни делается — все к лучшему». Эта поговорка здесь, как нельзя, к месту. Ведь узнай я раньше времени о следах на четвертом этаже и о детском спектакле, мне не оставалось бы ничего другого, как задержать камердинера… И тогда бы уже не случилось явки с повинной. Да и условий для подобной исповеди не было бы, так как после ареста дело плавно перекочевало бы в Скотленд-Ярд, а уж там с Билом Читателем разговор был бы короткий. Во всяком случае, вряд ли бы у несчастного появилась возможность да и желание так живо и непосредственно записывать свою историю, предназначайся она для инспектора Лестрейда или архивов Скотленд-Ярда. И конечно же наш Конкистадор не сидел бы сложа руки в ожидании суда, а, скорее всего, бежал бы из-под стражи (что при нынешних порядках не сделал бы только ленивый) и этим лишь подтвердил бы свою вину. А если бы бежать не удалось, мог «свести счеты с жизнью», как поступали до него многие горячие головы. В любом случае ничего хорошего. Так что если бы не мой несчастный характер и не моя несчастная лодыжка, Ватсон, все могло закончиться весьма плачевно для нашего камердинера, а следовательно, и для Пуделя.

— Получается, Холмс, что в этом деле даже ваши ошибки были во славу справедливости? — улыбнулся я.

— Парадоксально, но это так, — согласился Холмс без тени улыбки. — Потому, несмотря ни на что, это расследование останется для меня уникальным в своем роде. Но и для вас, Ватсон, это дело не лишено интереса, так как при всех его романтических атрибутах и невероятных случайностях, которые вы так цените, оно много дает в отношении техники расследования и моего излюбленного метода.

— А скажите, Холмс, куда подевались красный цветок и красное пятно на скатерти да еще так быстро. Я и сейчас не вижу этому объяснения. Это какая-то мистика.

— Не видите, потому что не хотите видеть и все это из-за вашего увлечения спиритизмом, Ватсон. Смоделировав ситуацию, я без труда нашел решение. Фил действовал быстро и привычно, и чтобы не создавать суеты с заменой большой скатерти, взял и накрыл красное пятно белой салфеткой.

— Белой салфеткой? Но ведь она бы… промокла.