Шерлок Холмс и страшная комната. Неизвестная рукопись доктора Ватсона - [42]

— А распутать и можно, и нужно! — неожиданно раздалось за моей спиной.

Я вздрогнул, как ужаленный. И повернулся. В дверях стоял улыбающийся Холмс.

— Простите великодушно, Ватсон, я не думал вас пугать. Я только что вошел, но вы не услышали.

— Мудрено было бы услышать, — отвечал я хмуро.

Под окнами у нас который уже день стучали молотками, ремонтируя тротуар. Я закурил, маскируя свое раздражение, но все-таки не сдержался:

— Да-да, я тупица! Тупица и осел!

— Нет, Ватсон, вы не тупица и не осел, у вас просто нет метода.

— Зачем мне метод, если я тупи…

— Вот посмотрите в окошко, друг мой и скажите чем заняты целый день эти люди?

— Для этого не надо и в окошко смотреть, я и без того знаю, что эти люди заняты тем, что безнаказанно испытывают мое терпение.

— Их работа…

— Их работа — забивание камешков в грунт, быть может, весьма полезное дело, но мои нервы…

— Оставьте ваши нервы, Ватсон, перестаньте дуться, и я готов на примере работы мостильщиков объяснить вам свой метод.

Я вздохнул и подошел к окну.

— Вот перед вами, камни, заметьте, совершенно одинаковые, только справа — грудой наваленные, а слева — уже пригнанные друг к дружке. Но разве одинаково удобно по ним ходить? Нет! Вот и мой метод так же точно помогает пригнать один к другому те непритязательные факты, которые, каждый в отдельности, мало что значат, всем мешают и никуда не ведут, но собранные вместе и подогнанные в соответствии с логикой помогают замостить ровную дорожку, по которой мы удобно приходим к истине.

— Знаете, Холмс, в теории все как будто понятно, и сравнения ваши вполне наглядны и даже изящны, но я человек простой и, по мне, маленькая практика стоит большой теории.

— Хотите практики?

— Ничего так не желаю! — воскликнул я и, усевшись на стул, уставился на Холмса, как зритель первого ряда на заезжего виртуоза.

— Пожалуйста. Рассмотрим хотя бы некоторые неясности нашего теперешнего дела. Будем рассуждать вместе, — весело отреагировал Холмс на мою боевую готовность. Он был явно в духе.

— Только по возможности подробнее.

— Само собой. Начнем с фактов. Что мы имеем, Ватсон? Разбитое вдребезги окно третьего этажа, следы под кустом роз, рядом две одинаковые рытвины, кровавый ботинок там же и его родной брат на Мортимер-стрит. Если это детали одной картины, то как они могут быть связаны? Давайте переберем все возможные варианты. Некий человек, замечу сразу, со стороны (потому, что все обитатели Фатрифорта наличествовали) был приглашен в замок (а если нет, пришел тайно) и случайно (или неслучайно) выпал (выпрыгнул или был выброшен) из окна. Похоже?

— Не очень. Под окном на дорожке не было никаких кровавых следов, а они, несомненно, были бы, случись такое. У них высокий третий этаж, едва ли не как пятый.

— Да, уж без лужи крови и следов под окном никак не обошлось бы.

— Хотя… если следы убрали…

— Но с ними убрали бы и осколки, Ватсон.

— Верно, я как-то не подумал.

— Так что получается?

— Получается? Получается, Холмс, что никто и не падал с высоты? Просто разбили окно, камень бросили или еще что, вот и осколки. А грязный башмак — дело обычное, как и следы под кустом роз и уж тем более какие-то рытвины, если только не валить в одну кучу все, что попадается на глаза, — сделал я здравый, на мой взгляд, вывод.

— Не стал бы я, Ватсон, как вы выразились, валить все в одну кучу, если бы меня к тому не принуждали факты. А они говорят, что и окно, и осколки, и башмак, и странные рытвины расположены строго по одной прямой, да и красный цветок, судя по всему, видели на этом самом кусте роз, другого тут нет.

— Но бывают же и совпадения!

— Бывают, но уж не такие. Ведь и по времени здесь все сходится. Нет, друг мой, связь этих частностей очевидна, но в силу своей необычности она просто не приходит нам в голову. А все элементы этой головоломки не только объясняются каждая в отдельности, но, встав на свои места, рисуют нам единственно возможную картину, если… Если только предположить, что некто, судя по ботинку, огромного роста и недюжинной физической силы не выпал, а весьма энергично выпрыгнул из окна; и с разбегу, через незапертое окно, приземлился далеко от того места, где мог бы быть просто выпавший. Невероятно? Согласен. Но ведь известно немало случаев, когда человек, спасаясь от смертельной опасности, преодолевал барьеры, много превосходящие даже рекорды спортсменов, и потом в нормальной обстановке не в силах был и близко повторить подобное. Так же и здесь: какой-то неведомый нам ужас виной тому, что Голиаф наш прыгнул так далеко. Этим и объясняется все: и осколки под окном, и рытвины от огромных каблуков неудачно приземлившегося, и кровавый ботинок, — все, вплоть до красного цветка, который, будучи примят, окрасился кровью несчастного, а потом сам собою выпрямился и поразил воображение ребенка. Как думаете, Ватсон?

— Согласен, Холмс, кажется, другого объяснения и не найти.

— Пойдем дальше. Мы обнаружили две пары разных следов в непосредственной близости от большого кровавого ботинка. Но среди них нет следов большеногого — ни в ботинке, ни без! О чем это говорит?

— Что большеногий переобулся, э-э… в другую, э-э… меньшую пару, — недолго думая, отвечал я.