Шепот на ветру - [59]

Я как-то пришел к пониманию, что если моей целью было чему-то научиться, то рискованно было только избегать риска. Иными словами, избегать риска и действовать было равносильно неудаче. Когда вы занимаетесь рискованной деятельностью, то неудача невозможна – вы всегда чему-нибудь учитесь.

Это понимание риска сильно напоминает мне объяснение Бейтсона об уровнях обучения (см. Этапы экологии разума). Предположим, что вы впускаете крысу в лабиринт, наказывая ее электрическим шоком, если что она входит и исследует некоторую секцию лабиринта. Получив шок, крыса научится избегать этой секции, но важно, что крыса этому научилась, что составляет несомненный успех. В царстве обучения не бывает неудач, бывают лишь последствия.

Понимание ценности формализации и явных представлений

Различение формы и сущности, процесса и содержания, как я полагаю, естественно сопровождало мою деятельность в формальном мышлении и в создании формальных представлений повседневного опыта: языка, поведения и т.д. Модель Трансформационной Грамматики является, особенно для специалиста по синтаксису, развернутым упражнением в отображении интуитивных представлений в формальные представления, которое может затем привести вас к открытию подлинно новых путей к пониманию интересующего вас предмета.

Многолетний опыт мышления, характерного для Теории Автоматов и других формальных систем, убедил меня, что формализовано может быть все – причем важнейшее значение имеют следующие соображения:

а.       Отображение, происходящее при моделировании в фазе кодирования, произвольно: это значит, что при отображении некоторого сложного поведения в мире воспринимаемого опыта на некоторое явное представление этого поведения не существует никаких принципиальных правил. Для открытия нет алгоритмов. Таким образом, фаза кодирования в моделировании остается в настоящее время искусством. Моделировщик должен принять при этом ряд решений: каким образом изолировать подлежащие отображению элементы из их естественного контекста (то есть как подразделять и проводить границы), каковы предполагаемые отношения между изолированными элементами, как выбрать материал из Первого Доступа, нужный для модели, как выбрать формальный и неформальный словарь, и т.д. Эти решения часто принимаются подсознательно. Как я полагаю, в этой ситуации важно не упускать из виду два обстоятельства:

1) важно установить и применять в процессе моделирования явные критерии оценки – в случае моделей НЛП, обучаемость (сколько времени и усилий необходимо людям для усвоения модели) и эффективность (насколько поведение человека, учащегося мастерству по некоторой модели, приближается к поведению оригинала модели по качеству и времени исполнения);

2) следует отдавать себе отчет в том, что область определения паттернов НЛП состоит из представлений, и только из представлений, и что такие представления произвольны в указанном выше глубоком смысле этого слова – то есть что существует множество описаний, каждое их которых полезно в некотором контексте, но ни одно из которых не представляет странного идола человеческого заблуждения, именуемого истиной.

б.       На более высоком уровне возникает вопрос, в какой области применимо моделирование. Вопрос этот можно поставить следующим образом:

Каковы предельные условия, вне которых моделирование (перевод подсознательного знания в явную форму) неприменимо)?

или, равносильным образом:

Какие конкретные препятствия делают моделирование просто невозможным?

Самое очевидное ограничение состоит, конечно, в том, что желательное для меня проявление паттернов может не иметь воплощения ни в каком лице или группе – если просто не существует доступной модели, проявляющей паттерны, то нечего моделировать. Это очевидное и важнейшее ограничение технологии моделирования. Такие случаи указывают также на возможность приблизиться к цели посредством проектирования.

Например, в настоящее время не существует человека, умеющего летать собственными силами. Поэтому моделирование в этом случае бессмысленно.

Есть, однако, более тонкое ограничение моделирования, налагаемое исследователем на самого себя и лучше всего объясняемое метафорически. Я припоминаю следующую историю, впервые услышанную мной от Бейтсона в одном разговоре.

Изидора Дункан, одна из лучших американских хореографов и танцовщиц прошлого века, создала и исполнила в Нью-Йорке блестящую балетную сцену (в 30-х годах). Пьеса была принята с энтузиазмом профессионалами, публикой и даже критиками. Реакция была однозначно положительной. Через несколько дней после первого представления среди критиков возник спор о значении некоторой символики в пьесе Дункан. Один критик утверждал, что пьеса очевидным образом изображает борьбу между классом капиталистов и рабочим классом; другой толковал ее как конфликт между мужчиной и женщиной, а третий – как конфликт между поколениями. Каждый из них защищал свою интерпретацию, используя всевозможные средства критики и анализа. Наконец, один из журналистов сумел получить интервью у Дункан и, выразив свое восхищение ее работой, спросил: