Шепот гремучей лощины - [77]

– Идем дальше, – он встал на четвереньки, помог встать Митяю. – Тут уже мало осталось.

Мало – это если ты крепкий и идешь один, а если ты уже который километр тащишь по пересеченной местности на своем горбу товарища, то очень даже много. Но они как-то справились, ввалились в избушку, попадали на пол, уставившись в бревенчатый потолок. От печки еще шло тепло. Это хорошо, потому что разводить огонь сейчас опасно, а согреться хочется. И пальто просушить…

– Ты как? – спросил Сева, скосив взгляд на Митяя.

– Хреново. – Митяй лежал с закрытыми глазами, вид у него был ужасный. – Кажись, подыхаю…

Какая у него кровопотеря? Если судить по синюшной коже и ввалившимся глазам, очень большая. Дышит часто и сипло, зубами от холода клацает, но подползти поближе к печке даже не пытается.

– Ну-ка давай поближе к теплу. – Сева подхватил его под мышки, подтащил к печке, сунул под голову рюкзак, сверху укрыл старым, траченным молью тулупом.

Ему и самому хотелось под этот тулуп. Ему тоже было холодно, но сначала нужно было как-то помочь Митяю. Тот так и лежал с закрытыми глазами. Рана на его шее уже не кровоточила.

– Эй, – позвал Сева, – что я могу еще для тебя сделать?

– Пить хочу, – прохрипел Митяй. – И жрать. Осталось там что-нибудь?

Осталось немного заячьего мяса. Сева разогрел его на «буржуйке», вскипятил воду для липового чая.

Митяй ел жадно, кажется, даже не жуя. Съел все, облизал пальцы, выпил большую кружку чая.

– Полегчало? – спросил Сева, стараясь не обращать внимание на завывание голодного желудка.

Когда ему никто не ответил, он сначала испугался, а потом понял, что Митяй заснул, и отпустило.

Эту вылазку можно было считать опасной и бессмысленной, в этой вылазке едва не погиб Митяй. Но зато теперь они знают, что фон Клейст жив, что в Гремучем ручье творится что-то странное и, возможно, страшное. Теперь у них есть маленькая надежда, что Таня жива…

21 глава

Впервые за долгое время Григорий поспал настоящим человеческим сном. В этом сне к нему никто не приходил: ни друзья, ни враги, ни любимые. Он просто провалился в черную дыру, а когда снова открыл глаза, за окном уже занимался рассвет.

Лидия хлопотала у печки. Остро пахло чем-то травяным. Наверное, она заваривала ему очередной сбор, потому что лекарств у Зосимовича было в обрез, а травами кто-то из отряда запасся еще летом.

В робком утреннем свете волосы Лидии полыхали вокруг головы, словно нимб. Не потому, что она была святой, а потому что не успела завязать свои непослушные кудри в привычно строгий пучок, и они взвивались и топорщились, и играли всеми оттенками розового и красного. А вот пусть бы и не завязывала! Зачем же прятать такую красоту?

Григорий знал, зачем. Увидел всего однажды на дне ее глаз. Ну, может не знал, но догадывался. За распущенные волосы легко схватить, легко потянуть. Теперь она очень нескоро позволит себе вот эту рассветную красоту. Из-за страха, из-за черных воспоминаний не доверится никому.

Григорий скрежетнул зубами, и Лидия, словно услышав этот скрежет, сначала замерла, а потом резко обернулась. В глазах ее плескался ужас. Не долго, какое-то мгновение, но ему хватило, чтобы еще больше возненавидеть того гада, который заставляет ее вздрагивать и покрываться испариной от страха.

– Вы проснулись? – Она быстро взяла себя в руки. Она даже улыбнулась.

– Что-то я разоспался. – Григорий сел в кровати, спустил босые ноги на пол и тут же об этом пожалел. Ступни его были грязные. Если Лидия увидит…

Она не увидела, она снова отвернулась к печи.

– Я приготовила вам отвар. Зосимович распорядился. А еще Шура обещала принести вам варенные яйца. Уж не знаю, где она их раздобыла в этой глуши.

– Спасибо, я не голоден.

Он и в самом деле не чувствовал ни голода, ни той изнуряющей жажды, с которой боролся все эти дни. Он чувствовал себя хорошо. Впервые за долгое время.

Украдкой, чтобы не заметила Лидия, он сдвинул повязку, разглядывая свои раны. Раны не просто затягивались, они уже затянулись. Еще один повод для Зосимовича помечтать о статье для медицинского журнала. Еще один повод для всех остальных удивиться его невероятной живучести.

– Где мои вещи? – спросил он вежливо. – Лидия Сергеевна, верните, пожалуйста, мою одежду.

– Вам нельзя! – Лидия уже не возилась у печи, Лидия смотрела на него с мягким укором, как когда-то смотрела тетя Оля.

– Мне можно. – Он улыбнулся своей самой обаятельной улыбкой. И улыбки эти, и он сам обычно нравились женщинам, но Лидия не была обычной женщиной. Она не улыбнулась в ответ. Зажав в зубах шпильку, она быстро и ловко убрала свою роскошную гриву в строгий пучок и сказала: – Ваше выздоровление идет очень быстро, но все же…

– Мне нужно выйти. – Григорий не желал слышать вот эти «но».

– Зачем?

– Затем. – Он посмотрел на нее многозначительно, и ее бледное лицо залила краска смущения. – Я больше не нуждаюсь в няньке, уважаемая Лидия …

– Я не нянька…

– Простите, вы сестра милосердия, этакий милосердный ангел, но мне нужно побыть одному.

Какое-то мгновение казалось, что она его не выпустит, станет на дороге, кинется грудью на амбразуру. Не встала и не кинулась, нырнула за печь, а вынырнула с его одеждой. Значит, не вынесла, а спрятала, когда он спал.